Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

– Это да, – кивает Круглов. – Нет, Маша, правда. Ты не думай… На мясокомбинате серьезная биолаборатория, там вытяжки разные делают, препараты… ведется научная работа…

Маша смотрит на него удивленно.

– И ты пойдешь работать на мясокомбинат?

– И я, представь себе, пошел работать в лабораторию мясокомбината. Ты уже понимаешь, дружок, что меня интересовало: кожа органического происхождения. Вообще-то занимался я вытяжками из бычьей печени, из них делали лекарственные препараты. Но прежняя моя идея – превратить постепенный износ кожи в ступенчатый – не оставляла меня. Странная идея, не правда ли? Я возился с кожами, пробовал на них воздействовать разными химическими реактивами. Мне удалось добиться на какой-то срок консервации клеток, не успевших отмереть. Но все это было так… забавой, скажем, чудаковатого естествоиспытателя…

Между тем мы с Машей поженились. Она не одобряла того, что я предпочел высокоученому институту презренный мясокомбинат. Но куда ей было деться от меня? Судьба же!.. Летом 51-го года у нас родился сын. Белобрысый крикливый малый по имени Костя. Ну вот. Пока Маша была в декрете, я заменял ее в школе, где она преподавала биологию. Школа находилась недалеко от нашего дома, это облегчало положение, но все равно – крутиться мне пришлось здорово. Лаборатория, школа, магазины… Ничего, я поспевал. Боцманская закалка, наверное, помогла. Да еще помогала нам Машкина подруга детства Люба Куликовская, преподававшая в той же школе английский. Она нашего Костю обожала, у самой-то детей не было.

Ты, верно, хочешь спросить: а Штейнберг? Он уволился из института и уехал со своей Верой Никандровной на Кавказ. Они были завзятые альпинисты. По слухам, Леонид Михайлович напрочь ушел из науки и устроился где-то на Кавказе не то инструктором, не то проводником в горах.

И вот однажды осенью…

Круглов выпрыгивает из трамвая в дождливый вечер и устремляется в булочную. Купив хлеба, бежит в аптеку, там, заглядывая в список, справляется о лекарствах, покупает то, что есть, выскакивает на улицу.

Наконец добирается до дому.

Это та самая комната в коммуналке на улице Марата. Но теперь в ней что-то передвинуто, появилась детская коляска – плетеная корзина на колесах. В углу над электроплиткой сушатся на веревке пеленки.

Маша, в зеленом халатике, с небрежно заколотой белокурой гривой, склонясь над тахтой, перепеленывает хнычущего Костю. Ей помогает Люба Куликовская, толстушка в очках.

– Как ты думаешь, это нормально, что он так много писает? – говорит Маша.

– Не знаю. – Люба поднимает брови. – По-моему, нормально.

– Здравствуйте, мужчина и женщины! – возглашает Круглов, входя в комнату.

– Юра, не подходи к ребенку! – говорит Маша. – Ты холодный с улицы.

– Я не холодный, но мокрый. Впрочем, не я один, судя по вашему занятию. – Он принимается выгружать из сумки покупки. – Картошка, хлеб, пельмени…

– Детскую присыпку купил?

– Да, вот она. И бинты есть.

– А марганцовку?

– Марганцовки нету.

– Ну конечно. Пельмени есть, а то, что нужнее всего… – Маша берет запеленатого Костю на руки и ходит с ним по комнате. – Не плачь, Костенька. Не хнычь, мой маленький. Папа нам пельмени принес.

– Где пельмени, Юра? – деловито осведомляется Люба. – Поставлю варить.

– Кто-то звонил, спрашивал тебя, – говорит Маша. – Нет, не назвался. Адрес только спросил. Юра, Костьке на зиму нужно одеяльце новое. Хорошее, рублей на двести.

– Двести? – морщит лоб Круглов. – Машенька, в этом месяце не выйдет. Мы же убухали весь загашник в твои сапожки.

– А что, мне босиком ходить прикажешь?

– Да ты что…

– Ладно, ладно. Но в октябре уже нужно будет одеяло. Ну что ты плачешь, мой маленький? Проголодался, что ли? – Она смотрит на часы. – Еще полчаса до кормежки.

– Да покорми его. – Круглов зажигает лампу на своем шатком письменном столике. – Он же явно просит.

– Нельзя досрочно.

– Всюду запреты… Ну, надо к завтрашнему уроку готовиться… Черт знает во что превратилась матушка биология… Чему приходится учить ребят… Капуста породила брюкву, как говорил один мой знакомый… Люба, – взывает Круглов к вошедшей подруге, – вот скажи со всей свойственной тебе справедливостью: можно отказать человеку, если он просит есть?

– По-моему, если человек просит, – тихонько посмеивается Люба, – то надо уважить.

– Ах, ах, какие все добренькие, – говорит Маша, – одна я злодейка. Ну ладно, уговорили. Накормлю моего сверхсрочника.

Она садится на тахту, дает ребенку грудь.

Некоторое время тихо. Только слышно, как с аппетитом чмокает Костя и как шелестит Круглов за столом страницами книги.

Резкие два звонка.

– Господи, кого это несет? – недовольно говорит Маша.

Круглов выходит из комнаты, открывает дверь – и отшатывается, изумленный:

– Леонид Михайлович?

– Да. – Штейнберг в шляпе, в мокром плаще входит в коридор. – Здравствуйте, Юра. Вы вроде стали ниже ростом.

– Ага… то есть нет, рост у меня тот же… Вешайте сюда, – показывает Круглов на вешалку у двери в комнату. – Одну минуточку. – Он скрывается в комнате, секунды через три выходит, говорит смущенно: – Понимаете, жена кормит ребенка и, если вы не против…

– Я не против. У меня дело совсем короткое. На этот сундук можно сесть?

– Да, конечно! Извините, Леонид Михайлович, но я не ожидал… Мне говорили, вы на Кавказе…

– На днях возвратился оттуда.

– Это вы звонили мне сегодня?

– Да. Я думал, вы работаете в институте, я же сам заявку на вас писал. Позвонил Рогачеву, а он говорит – нет, Круглов у нас не работает.

– Я работаю в лаборатории мясокомбината.

– Вот как. Лаборатория хорошо оборудована?

– Прилично.

– Перейду сразу к делу. Помните, вы что-то вякали относительно ступенчатого износа живой материи?

– Как не помнить. Вы назвали мою идею бредом.

– Так оно и есть, наверное. Но этим летом в горах я наткнулся на одно странное растение. Пока что не нашел в ботанической литературе его описания…

Мимо них шествует соседка с накрученным на голову полотенцем, несет таз с грязной посудой. Ворчит внятно:

– Расселись тут… образованные…

– Не обращайте внимания, Леонид Михайлович, – поспешно говорит Круглов. – Так что за растение?

– Кустарник, житель высокогорья, стелется по скалам, такие бледно-зеленые островки. Что меня поразило? Мы сделали трудный траверс, заночевали в горах, палатку поставили. Я с вечера заметил этот кустарник, подумал еще – высоко как забрался, храбрец этакий. Что вы головой крутите? Не интересно?

– Да нет, что вы… Я весь внимание.

– Утром вылез из спальника, выхожу из палатки. Холодина жуткая, солнце еще не встало над хребтом, но окровавило небо. Смотрю – нет кустарника. С вечера был рядом с палаткой, а теперь на его месте торчат обуглившиеся стволы, кучки не то пепла, не то… какого-то праха странно красного цвета.