Артур Дойл - Архив Шерлока Холмса. Открытие Рафлза Хоу (сборник)

– А что вы в этом увидели, мистер Холмс?

– Подтверждение своей версии.

– Умоляю, мистер Холмс, скажите, что вы думаете. Если для вас это всего лишь очередная головоломка, то для меня – вопрос жизни и смерти! Моя жена может стать убийцей, ребенку угрожает опасность! Прошу вас, не играйте со мной в загадки. Все слишком серьезно.

Регбист, лучший трехчетвертной команды, весь затрясся. Холмс положил ему на плечо руку и попытался успокоить.

– Я боюсь, каким бы ни оказалось решение, для вас оно будет неприятным, – сказал он. – Все, что смогу, я вам расскажу. Сейчас, к сожалению, больше я ничего не могу добавить, но надеюсь, прежде чем покину этот дом, я буду знать что-то определенное.

– Дай-то Бог, мистер Холмс! А теперь простите, джентльмены, я хочу подняться к жене, узнать, может, что изменилось.

Не было его несколько минут. Холмс тем временем продолжил осмотр редкостей на стене. Когда наш хозяин вернулся, его поникшее лицо ничего утешительного не выражало. Вместе с ним в комнату вошла высокая и стройная смуглолицая девушка.

– Чай готов, Долорес, – обратился к ней Фергюсон. – Проследите, чтобы у вашей хозяйки было все, что ей нужно.

– Она очень болеть! – выкрикнула девушка, буравя хозяина негодующим взором. – Она не просить есть. Она очень болеть. Хозяйка нужен доктор. Я бояться оставаться с ней один без доктор.

Фергюсон вопросительно посмотрел на меня.

– Я буду рад помочь.

– Хозяйка согласится, чтобы ее осмотрел доктор Ватсон? – Я взять его. Я не просить разрешения. Она нужен доктор. – Тогда я немедленно иду с вами.

Я пошел следом за девушкой, которую всю трясло от сильнейшего волнения, вверх по лестнице и дальше по старому коридору. В конце мы остановились у массивной, перетянутой железными стяжками двери. С удивлением я отметил, что, если бы Фергюсон попытался силой пробиться в комнату жены, это было бы не так-то просто сделать. Девушка достала из кармана ключ, и тяжелые дубовые створки заскрипели на старых петлях. Первым в комнату шагнул я, Долорес юркнула за мной и быстро закрыла дверь на ключ.

На кровати лежала женщина, даже со стороны было видно, что у нее жар. Она находилась в полузабытьи, но, когда я вошел, веки ее затрепетали, она приподняла голову, и на меня устремилась пара прекрасных, но испуганных глаз. Увидев незнакомца, со вздохом облегчения женщина снова опустилась на подушку. Я подошел к ней, произнес кое-какие слова утешения и стал измерять температуру и пульс. Пока я это делал, она лежала неподвижно и молча. Пульс у нее был частый, температура – высокая, но все же у меня сложилось впечатление, что ее состояние было результатом скорее нервного и умственного возбуждения, чем приступом какой-то болезни.

– Она лежать один день, два день. Я бояться, она умирать, – произнесла девушка.

Женщина повернула ко мне горящее прекрасное лицо.

– Где мой муж?

– Он внизу и очень хочет увидеться с вами.

– Я не хочу его видеть. Не хочу его видеть, – сказала она, а дальше словно начала бредить. – Дьявол! Дьявол! О, что мне делать с этим чудовищем?

– Я как-то могу вам помочь?

– Нет, мне никто не может помочь. Все кончено. Все разрушено. Что бы я ни делала, все разрушено!

Должно быть, у женщины была какая-то странная мания. Я не мог представить себе симпатягу Боба Фергюсона в образе чудовища или дьявола.

– Мадам, – сказал я, – ваш муж любит вас всем сердцем.

Он очень страдает от того, что сейчас происходит.

И снова она устремила на меня восхитительные глаза.

– Да. Он любит меня. Но разве я не люблю его? Разве я не люблю его настолько, что готова пожертвовать собой, лишь бы не разбить его сердце? Вот как сильно я его люблю.

А он… подумал, что я… Как он мог такое обо мне говорить? – Он очень страдает, но не понимает…

– Не понимает. Но ему нужно поверить.

– Может быть, вам стоит поговорить? – осторожно предложил я.

– Нет, нет, я не могу забыть тех ужасных слов и взгляда. Я не хочу его видеть. Уходите. Вы мне ничем не поможете. Скажите ему только одно. Я хочу своего ребенка. Я имею право видеть своего ребенка. Это единственное, что я хочу ему передать, – она отвернулась к стене и замолчала.

Я вернулся в комнату внизу, где Фергюсон с Холмсом все еще сидели у камина. Мой рассказ о разговоре наверху Фергюсон выслушал с мрачным видом.

– Как же я могу отправить к ней ребенка? – сказал он. – Откуда мне знать, что ее снова не охватит какой-нибудь приступ безумия? Могу ли я забыть, как она тогда стояла рядом с его кроваткой, а по ее губам текла его кровь? – Воспоминание об этом заставило его содрогнуться. – Под присмотром миссис Мейсон ребенок в безопасности, с ней он и останется.

Опрятная горничная, единственное напоминание о современности, которое мы увидели в этом доме, внесла на подносе чай. Пока она расставляла на столе чашки и блюдца, раскрылась дверь, и в комнату вошел подросток примечательной внешности. Бледное лицо, светлые волосы, живые светло-голубые глаза, которые вспыхнули от радости при виде отца. Он бросился к нему и обвил руками его шею со страстью влюбленной девушки.

– О, папа, – воскликнул мальчик, – я не знал, что ты уже вернулся. Я бы вышел встретить тебя. Я так рад тебя видеть!

Фергюсон деликатно освободился от объятий и несколько смущенно покосился на нас.

– Малыш, – сказал он и любовно потрепал мальчика по светловолосой голове, – я вернулся раньше, чем думал, потому что мои друзья, мистер Холмс и доктор Ватсон, согласились приехать со мной и провести с нами вечер.

– Это мистер Холмс, который сыщик?

– Да.

Мальчик очень внимательно и, как мне показалось, недружелюбно посмотрел на нас.

– А что ваш второй ребенок, мистер Фергюсон? – спросил Холмс. – Можем мы с ним познакомиться?

– Попроси миссис Мейсон принести малыша, – сказал Фергюсон сыну, и тот ушел странной, шаркающей походкой. Мой опытный глаз хирурга тотчас определил, что у него поврежден позвоночник. Через какое-то время он вернулся, за ним шла высокая худая женщина, и на руках она несла чудесного малыша, темноглазого и светловолосого, – удивительное смешение саксонской {31}и латиноамериканской рас. По тому, как Фергюсон бережно взял его на руки и нежно прижал к себе, было видно, что он души не чает в младшем сыне.

– Вы только представьте себе, что у кого-то не дрогнуло сердце причинить ему боль, – с чувством произнес он, посмотрев на страшное красное пятно, горевшее на его чистой ангельской шее.

В этот миг я случайно посмотрел на Холмса и увидел, что взгляд его сделался необычайно напряженным. Лицо застыло, словно окаменело, а глаза, лишь на миг задержавшись на отце и сыне, устремились куда-то в другую сторону. Проследив за его взглядом, я не увидел ничего примечательного и решил, что он смотрит в окно, за которым был виден унылый, мокрый от дождя сад. Правда, наружные ставни были наполовину закрыты и перекрывали вид, и все же именно на окне сосредоточилось внимание моего друга. Но тут он улыбнулся и снова глянул на малыша. Не говоря ни слова, он внимательнейшим образом осмотрел небольшой красный бугорок на детской шейке, после чего поймал и легонько потряс один из пухлых, в ямочках кулачков, которыми малыш махал перед собой.