Анатолий Бритиков - Дом с привидениями

— Валяй, валяй, старик, да живей! — Гюйо встал на колено, оглядел свой отряд, залегший в кустах между деревьями, и вдруг решился: — Ребята, госпожа Перетта запоздает… Не зевать же нам снова: нападем все разом!

— Нападем, как же… — проворчал сосед Гюйо. — А с чем нападать-то? Вот с этой дубиной или голыми руками?

— Да хоть голыми! Как все навалимся — тут и меч не поможет!

— Ой, а это вроде и не вчерашний, — раздался мальчишеский голос. — Это вроде тот… который белый.

— А и верно, парень. Похоже, Скиталец. — Гюйо задумчиво почесал под рубахой грудь. — Ежели не обманулись, нападать не резон, потому как он, говорят, таких, как мы, не обижает.

— Рыцарь-то?

— Он, говорят, не как все.

— Да неужели отпустим?

— Ты еще сосунок, Луи, и не тебе покуда понимать, кто такой Белый Скиталец! Отпустим его с миром, только сперва выведаем, куда направляется и зачем.

— Ох, и поиграет же он на наших косточках, Гюйо! Не пора ли уносить ноги?

— Побереги ноги для своей Мари, Шалье, а от него тебе удирать не придется: первый он в драку не лезет.

Дорога пролегала прямая, неширокая. Зашло за тучу солнце — и легкий сумрак тотчас упал на лес и на дорогу. Стало тихо, слышался лишь глуховатый топот копыт. Напряжение возросло до предела. Один Гюйо казался спокойным. Он покусывал неровными зубами сорванную былинку и неотрывно смотрел на дорогу.

И вдруг монотонный топот замер. Прошла минута, другая — и в мертвой тишине раздался голос белого рыцаря:

— Ну, что же вы прячетесь? Выходите. Я с миром пришел в этот край.

— Пошли, ребята, — немного помедлив, сказал Гюйо. — Потолкуем.

На дорогу выскочило человек пять или шесть, остальные решили, что благоразумнее держаться в стороне.

Ближе всех к рыцарю стоял Гюйо — коренастый, конопатый парень лет двадцати пяти с крепкими жилистыми руками. Из-под видавшей виды шляпы торчали прямые, давно нечесаные волосы. Большие серые глаза смотрели напряженно, но без страха. Неопределенного цвета безрукавка без единой застежки едва прикрывала грязную рубаху.

Своеволие местных дворян и особенно частые разбои Гийома де ла Марка Дикого Арденнского Вепря — заставляли крестьян, да и городских мастеровых тоже, покидать насиженные места и уходить в леса, где они объединялись в шайки, предпочитая голодную свободу полусытой неволе и непомерным налогам…

Белый Скиталец некоторое время рассматривал лесных людей через узкую щель над забралом, затем негромко спросил:

— Против кого же вы воюете, господа?

Гюйо обалдел, потом весело присвистнул.

— Господа! — Широко улыбаясь, он обвел взглядом товарищей, одетых в живописные лохмотья. — А мы и впрямь смахиваем на господ, а, ребята? Клянусь святым Мартином, это так! — Он замолчал, лицо его сделалось строгим. — А воюем мы против всех, сударь, у кого тугие кошельки и толстое брюхо. Сбежали сюда от обидчиков и отныне — люди вольные, как здешние птицы. Правда, рейнвейнским нас балуют нечасто, да и запах сочного рагу мы давно забыли… Ну, а куда направляетесь вы, сударь, прозванный Белым Скитальцем?

— Ого! — гулко прогремел голос рыцаря. — Оказывается, даже сюда долетели вести обо мне!

— Это не удивительно, сударь: вести бегают быстрее людей.

— Что верно, то верно. Так вот, вы спрашиваете, куда я направляюсь. А я и сам не знаю. — Он негромко засмеялся. — Ищу правду…

— Хэ, сударь! Это все одно, что искать вчерашний день! — Гюйо окончательно осмелел и подошел к рыцарю совсем близко. — Мы слыхали, сударь, будто вы сами ни на кого не нападаете.

— Это верно.

— Ну вот и ладно. С вами мы тоже не хотим ссориться. А уж коли не знаете, где что искать, так оставайтесь лучше у нас.

Неподалеку в лесу зашумело, раздался треск сухих сучьев, и через минуту на дорогу высыпало до полусотни таких же, как Гюйо, оборванцев во главе с молодой черноволосой женщиной.

— Ну, что? — спросила она у Гюйо.

— Да вот, толкуем, — отозвался тот. — Господин рыцарь едет, сам не знает куда. Хочу зазвать в наш отряд, госпожа Перетта.

Перетта встала рядом с Гюйо и обратилась к всаднику:

— Я много слышала о вас, храбрый рыцарь, и рада, что теперь сама вижу вас.

Белый Скиталец учтиво поклонился:

— Мое имя Уайт, сударыня. Я благодарю судьбу, что наконец встретил такого очаровательного командира!

— О, что вы, господин Уайт! — Перетта на мгновение смутилась: наверно, не так часто приходилось слышать ей подобные комплименты. — С времен великой Жанны немало женщин пыталось командовать, и очень часто у нас это получается лучше, чем у мужчин! — Она гордо взглянула на Гюйо и обратилась к Скитальцу: — Не согласитесь ли, сударь, отдохнуть у нас с дороги? Поедите с нами, подумаете, что делать дальше.

Рыцарь снова поклонился:

— Благодарю за приглашение, сударыня. Мы с моим преданным Тру с удовольствием воспользуемся вашей добротой.

Он легко оставил седло, похлопал Тру по гладкой шее и передал поводья мальчишке.

— А можно мне немножко проехать, сударь? — спросил тот.

— Не советую, сударь: он никого не признает, кроме меня — обязательно сбросит!

— Снимите же ваш шлем, господин Уайт, — посоветовала Перетта. — Неудобно в нем.

— Привык. — Скиталец немного помолчал и пояснил: — Пусть вас это не смущает. В присутствии людей я даже не поднимаю забрала.

— Почему? — Не получив ответа, женщина мельком взглянула на рыцаря и робко кивнула: — Да, да, я, кажется, слышала… Простите.

Окруженные со всех сторон веселыми оборванцами, они добрались до стоянки отряда и расположились на краю широкой поляны под старым дубом. Перетта дала распоряжение готовить ужин — “чем бог послал”, — люди тут же забегали по шалашам и землянкам, называемым здесь барсучьими норами, о чем-то шептались, спорили, но делали все быстро и умело. Затем она обратилась к Уайту с той же просьбой — остаться в отряде, — поскольку он сам по себе, ни у кого не служит и никому ничего не должен. Уайт отказался, пояснив это тем, что собирается повесить меч на стену и не прикасаться к нему больше никогда. Это удивило Перетту.

— Мое оружие принесло много бед, сударыня, — тихо пояснил Скиталец. — В Бретани и Мене остались десятки жертв. Однако теперь я будто обрел иное зрение, почувствовал в себе отрадные теплые вихри. И отныне, когда вижу доброту, душевность, мир кажется мне просторнее и краше…

В лагере неожиданно возник переполох. Госпожа Перетта поднялась навстречу говорливой толпе и строго спросила, в чем дело. Голоса постепенно смолкли, из людской глубины выбрались совсем еще юные паренек и девушка — разведчики отряда — и наперебой заговорили:

— Только что на дорогу к Черным оврагам выехало семнадцать конных Арденнского Вепря, с ними десять повозок с разной едой: видно, опять разграбили какой-нибудь трактир, а может, и таких, как мы. Отобьем — до конца лета сыты будем!