Колин Уилсон - Метаморфозы вампиров (сборник)

Полностью «интуитивными» эти откровения назвать нельзя. Я обстоятельно беседовал с членами семьи и до, и после ужина, и они рассказали мне достаточно, чтобы получилась четкая картина. Особенно откровенной была жена, причем суть ее интереса ко мне читалась вполне ясно.

Мне по-прежнему непросто было понять причину возникновения полтергейста. Глубины своего собственного ума — всего внутреннего аппарата воли и восприятия — я сознавал гораздо сильнее, чем любой из этих людей, но все равно, я просто не мог представить, чтобы «силы» моего подсознания могли вызывать вокруг такое движение. Я был убежден, что хаос вокруг нагнетается в каком-то смысле «по желанию».

Семья упросила, чтобы после ужина мы вместе сели смотреть телевизор — какой-то общеевропейский музыкальный конкурс. Я развлекался тем, что пытался «рассматривать» возраст дома. «Видением времени» я не занимался вот уже несколько недель; оно неожиданно показалось куда менее важным и интересным в сравнении с теперешней моей работой. Но теперь заняться было действительно нечем, так что совесть у меня была чиста. Я погрузился в состояние внутренней умиротворенности, отмежевавшись от неспокойных вибраций семейства, и пытался рассмотреть весь дом снаружи (меня провели по всем закуткам). И тут совершенно внезапно я почувствовал, что в уме у меня включился в работу новый центр, который почти невозможно описать. Это был своего рода усилитель, который, ухватывая поступающие внешние импульсы, пропускает их через передние области мозга и сопоставляет со всем, что когда-либо случалось со мной прежде. Это совершенно очевидный и простой процесс, хотя, если описывать его должным образом, можно занять несколько страниц. Скажу единственно, что для сопоставления с настоящим моментом мгновенно привлекается весь опыт, и знание настоящего момента становится теоретически безграничным, поскольку по желанию можно высвечивать его новые аспекты.

И неожиданно это место стало понятно мне так, будто я жил здесь и изучал его историю. И я сразу почувствовал, что было в его истории нечто... И тут я понял. Ну, конечно же, дело об убийстве Стэнтона! Нашумевшее «убийство в доме священника», одно из самых громких дел 1860-х. Был отравлен мышьяком майор Артур Стэнтон, и под суд была отдана его жена Валерия. Ее оправдали (хотя было доказано, что у нее был доступ к мышьяку), поскольку казалось, что для преступления не было мотива, Женщина не преследовала никакой корысти и не вышла по-новой замуж. Сосредоточившись теперь, я смог уяснить всю драму, разыгравшуюся в этом доме, и понять все ее скрытые мотивы. Валерия Стэнтон была дочерью офицера, погибшего при восстании сипаев [306]в 1857 году. Она видела тело отца и погибших вместе с ним товарищей; увиденное до самой глубины потрясло ее рассудок. Это отразилось и на ее сексуальных эмоциях, оформившись в представление о сексе как о чем-то легкомысленном и греховном. Тем не менее через три года она вышла замуж за Стэнтона и сумела подавить свои чувства настолько, что женой стала вполне сносной. Стэнтон ушел в отставку после того, как сломал ногу, и они возвратились в свой прежний дом. До происшествия Стэнтон был спортсменом; теперь же с тоски и депрессии он безудержно увлекся сексом, причем требовал от жены такого, о чем до Хэвлока Эллиса [307]никогда не говорилось публично. Невроз женщины снова разыгрался в полную силу. Она исповедалась служанке, к которой испытывала смутное лесбиянское влечение. Та, недолго думая, подбила ее на решительные действия и оставила губительное снадобье там, где оно попалось бы на глаза хозяйке. Валерия подложила его мужу в портвейн, и под утро Стэнтон в муках скончался. Об этом деле написано много. Правда, у меня так и не хватило заинтересованности проследить, догадался ли кто из авторов о подлинных мотивах Валерии Стэнтон.

После вечерних новостей телевизор выключили. Я спросил как бы между прочим:

— Кстати, знаменитый тот случай об убийстве Стэнтона не произошел ли где-нибудь по соседству?

— Да, — мгновенно отреагировал Мадд, — старый викарий находился в соседнем доме. Его несколько лет как снесли после пожара.

Он был уверен в правдивости своих слов, что вполне логично. Дом, где было совершено убийство, едва ли можно назвать гордостью агента по торговле недвижимостью. Позднее исследования Дингуэлла открыли, что через несколько домов (а не по соседству) по той же стороне стоял гораздо более зловещего и «подходящего» вида дом, который местная ребятня прозвала «домом, где убивают». После того, как в 1910-году его сожгли, агент по недвижимости сумел убедить покупателя дома священника, что это и есть порушенный «дом, где убивают», а одна из книг по этому предмету пропечатала это как факт.

Но мой вопрос привел к тому, что семья стала судачить о том убийстве. И я моментально уловил, что Гвинет, няню-валлийку, начавшееся обсуждение интересует куда сильнее, чем кажется, хотя с виду она полностью поглощена была вязанием. В сущности, можно сказать, она чуяла , что это и есть дом, где произошло убийство; при этом она использовала во многом ту же интуицию, которая подсказала мне правду о коттедже Бэкона близ Бидфорда. Обе девочки тоже проявляли к рассказу мрачноватый интерес (хотя что до убийств, этот случай не особенно и жуткий), причем младшая сказала:

— Я нынче ночью свет не захочу выключать.

Я сразу почувствовал, что им кое-что известно, скорее всего, поделилась своими предчувствиями няня.

Ближе к полуночи девочки отправились спать. Няня заснула у себя в кресле. Мы условились сидеть до раннего утра: звуки обычно будоражили между полуночью и двумя часами. Миссис Мадд пошла наверх перепеленать младенца. Минут через десять после полуночи начались шумы. Прежде всего, донесся совершенно естественно звучащий стук из подвала, на который из нас поначалу никто не обратил внимания. Затем стукнуло тяжело и гулко (даже стекла задребезжали), словно в нескольких кварталах отсюда разорвалась бомба. За этим последовал жалобный звук, негромкий — словно истеричный подросток, который, наплакавшись, засыпает. Судя по всему, это донеслось из коридорчика по ту сторону двери. Мадд, приблизившись на цыпочках, открыл дверь. Звуки продолжались, только теперь уже переместившись из коридорчика куда-то еще.

Тогда, расслабившись, я дал себе погрузиться в состояние восприятия, пытаясь вникнуть в происходящее. Это было равносильно низвержению в кошмар. В доме царило напряжение паники, неприятный, холодный ужас, связанный почему-то с запахом сырой штукатурки на стене туалета. Причем было видно, что все это исходит не от кого-то одного из домочадцев. Меж ними словно была натянута сеть — точнее, меж двумя девочками, няней и матерью. Двое мужчин в ней задействованы не были. Я мог с доскональной точностью определить, что это было. Самым сильным элементом здесь было отношение няни к дому, предощущение, что это дом умертвия, или еще какое-то пугающее чутье. Второй по силе была неприязнь матери к своему мужу, а также вина и отвращение к младенцу. Вот именно эти два чувства, переплетаясь каким-то образом, вступали в фазу, резонируя друг с другом. Две сестренки играли сравнительно второстепенную роль, но сознавали вибрацию во сне. Следует заметить, что обе девочки и няня к этому времени спали.