Дмитрий Шубин - Пять дней мимикрии

«Чистильщики совсем прекратили отдавать мне знаки уважения, – подумал Хакеннен. – Одни лишь фермеры еще воспринимают меня как старшего. Или я и вправду теряю авторитет, или они что-то задумали. Например.… Например, избавиться от меня. Ну, это у них вряд ли получится. По уставу снять меня невозможно, только смерть освобождает меня от обязанностей. Смерть! – Ульфа будто ударило по голове это слово. – Значит смерть, или… несчастный случай».

– Ральке! – громко произнес Спиле, чем вывел из размышлений Хакеннена. – Покажи запись последнего сообщения с Флонги.

Мимикриец, ничего не ответив и даже не обернувшись, отстучал пальцами по кнопкам клавиатуры, которые от ударов пальцев прогибались будто резиновые. На большом экране – натянутом полотне, находившемся за основным пультом на стене, появилось изображение. Фосфоресцирующие краски немного резали глаза, но имели привычные цвета для мимиков. Безносое лицо на пленочном мониторе что-то говорило булькающими звуками и при этом выражало полную серьезность.

– Не делай вид, Спиле, – произнес Ульф, – будто не знаешь, что я ни черта не понимаю.

– Ваш отец прекрасно знал этот язык. Но все же я переведу. Речь идет о том, что тректорианцы выкрали Винпулькера тринадцатого. Если помнишь, это тринадцатый сын Императора. Флот преследует корабль похитителей. Судя по направлению их движения, тректорианцы пройдут через Солнечную систему. Нам приказано задержать их, но так, чтобы не причинить вреда заложнику. Я хочу задействовать парализующее оружие. Прямое попадание в корабль, обездвижит всех, кто на борту. Когда экипаж будет не в силах вести звездолет, автомат посадит его на ближайшую пригодную для жизни планету. То есть он опустится на Землю. Начальство предлагает провести операцию без какого-либо шума. В этот период на планете зарегистрировано и будет находиться тридцать четыре корабля с туристами и научными работниками. Лучше всего, если никто из них ничего не узнает. Если народ Империи прослышит о похищении, величие Императора Винтулера упадет в глазах нации. В общем, это военная и строго секретная операция.

«Спиле позвал меня не для участия в спасении сына Императора, – подумал Ульф. – Он считает, что меня достаточно лишь информировать и сделать это лишь для того, чтобы в случае провала доложить, что Смотритель маяка был в курсе всех дел. И что все делалось с моего согласия и полного одобрения. Ну и пусть, мне уже давно все осточертело. Хотя провал и будет поводом для моей отставки. По уставу только Император лично может снять с должности Смотрителя маяка. Значит, вот что задумал Главный чистильщик. Голова раскалывается от всех этих интриг. Мне бы сейчас не помешал глоток хорошего виски».

– Ваш план хорош, – серьезным голосом произнес Хакеннен. – Сделайте точно так, как мне сейчас предложили. Обо всех изменениях сразу же докладывайте мне лично. Я буду у себя на маяке. – Приказной тон, каким Ульф произнес это, видимо сильно повлиял на мимика, сидящего за пультом. Тот встал со стула и, поклонившись, сказал:

– Всего доброго вам, Смотритель маяка.

Ульф развернулся и направился к выходу.

– Хакеннен, – услышал он голос Спиле, прозвучавший ему вдогонку. – Не пейте сегодня больше. Я хочу, чтобы вы тоже участвовали в операции. Отсидеться в своей берлоге вам не удастся. Слишком уж важное поручение возложено на нас.

Смотритель не ответил, он спокойным шагом удалялся по коридору и про себя думал:

«Все-таки ты решил взять меня на дело. Отлично. Если я спасу сына Императора, от меня будет трудно избавиться».

18 октября. Россия, г. Тюмень. 00-15. Время местное.

В тускло освещенном лифте сильно пахло мочой, и когда кабина, скрипя, остановилась на девятом этаже шестнадцатиэтажного дома и дверцы разъехались в стороны, Григорий громко выдохнул задержанный воздух из груди. Быстро шагнув в темноту коридора, он сделал новый вдох, но запах тут оказался не лучше. Маленьким фонариком – пальчиковым брелком Сэмплер осветил себе дорогу. Свет от галогенной лампы выхватил из мрака кучки мусора, пустые бутылки и банки. Расписанные светящейся краской стены рассказывали о модных в этом году музыкальных коллективах. Матерные слова выражали симпатии к современной культуре. Любовные послания выдавали предпочтения к отдельным девичьим именам. В стороны расходились два коридора, оба закрывали массивные железные перегородки с не менее массивными дверьми. Квартира номер «46» находилась справа, и Григорий нажал на одну из четырех кнопок. Ничего не произошло, так как если сигнал о госте и прозвучал, то, похоже, отсюда все равно его было не услышать. Прошли несколько минут терпеливого ожидания, и только Орлов решил, что надо позвонить соседям, как послышался звук открываемой двери, потом тихие шаркающие шаги и писклявый женский голос произнес:

– Це надо?

– А Чонг, дома? – спросил Орлов.

Дама выдержала паузу и ответила:

– У нас нет никакого Чонга.

Донеслась мужская речь на китайском языке. Из-за перегородки внезапно прозвучал баритон:

– Кто спрашивает Чонга?

– Передайте: Сэмплер.

Сразу же звякнула щеколда замка и яркий свет ламп дневного освещения упал на Григория.

– Проходи, Чонг – это я, – спокойно произнес парень. – Кого-кого, а тебя я уж точно не ждал. Да еще в такой поздний час.

Худосочный, невысокого роста китаец. Широкое лицо, выделяющиеся скулы, черные короткие волосы и, как у всех азиатов, узкие глаза. В сети Чонг имел тоже китайскую внешность, но там он себя явно приукрасил. Возможно, взял готовый образ из какой-нибудь тайваньской программы. Живьем он выглядел неказисто, хотя, может, по китайским вкусам, Чонг и являлся первым красавцем.

«Наверное, я для не него тоже не прекрасен», – подумал Орлов.

Григорий прошел в отгороженное отделение. Чонг захлопнул дверь.

– Ты извини мою мать, – произнес он. Говорил Чонг без какого-либо акцента. – Она не знает, что в сети меня зовут по-другому. Мое настоящее имя – Борис Воротников.

– На русского ты не похож.

– У меня только мать китаянка. Отец же у меня – бурят. У бурятов у всех русские имена и фамилии, или почти у всех. Ну что же мы стоим, давай пройдем ко мне. Ты по делу или так, от нечего делать?

– И по делу, и потому что не знаю, что мне делать. Я расскажу, что случилось, а ты посоветуешь, или не посоветуешь. Поговорить мне все равно с кем-то надо. Ничего, что я так поздно?

– Да нет, у нас еще никто не спит.

За спиной Чонга был виден перекрытый коридор, с двух сторон у стен которого почти все пространство занимали большие коробки, обмотанные скотчем. Возвышались они до потолка. Возможно, все четыре квартиры в этом отсеке принадлежали китайским торговцам. Борис прошел вперед и, дойдя до второй справа двери, толкнул ее. Григорий проследовал за Чонгом и, оказавшись в маленькой прихожей, снял куртку и повесил ее на один из крюков, прибитых к стене. Нагнувшись, расшнуровывал ботинки. Борис протянул ему тапочки, настолько тоненькие, что, казалось, они развалятся сразу, стоит их надеть на ноги, однако когда Орлов натянул их на ступни, ничего подобного не произошло.