Гарри Гаррисон - Туннель во времени

— Ну вот и отлично, — сказал Барни. — Лин отправится в прошлое с викингом и научит его английскому языку, а мы прибудем со съемочной группой через два месяца по викинговскому времени и приступим к съемкам фильма.

— Я еще не дал своего согласия, — настаивал Лин. — Опасность...

— Интересно, насколько это приятно — быть величайшим и единственным во всем мире специалистом по старонорвежскому языку? — вкрадчиво спросил Барни, уже успевший приобрести некоторый опыт в общении с академическим умом, и отсутствующее выражение на лице Лина показало, что стрела попала точно в цель. — Отлично! Подробности мы обдумаем позже. А теперь почему бы вам не отправиться к Оттару и не попробовать объяснить ему все это? Не забудьте упомянуть про деньги. Мы заставим его подписать контракт и включим статью о неустойке, так что вы будете в полной безопасности, пока у него не угаснет желание получать монеты.

— Ну, это можно, — согласился Лин, и Барни понял, что доктор пойман на крючок.

— Отлично! Отправляйтесь к Оттару и объясните, чего мы от него хотим, а пока вы будете его обрабатывать, я свяжусь с отделом контрактов и попрошу их составить один из тех, на первый взгляд законных, пожизненных каторжных контрактов, которыми они славятся. — Барни нажал на рычажок селектора. — Соедини-ка меня с контрактным, Бетти. И где же, наконец, мой бензедрин?

— Я звонила в амбулаторию час назад, — проквакал селектор.

— Позвони еще раз, если не хочешь, чтобы я протянул ноги после полудня.

Как только Йенс Лин вышел из кабинета, в дверях появился миниатюрный человек восточного типа с кислым выражением физиономии, одетый в розовые брюки, вишневого цвета рубашку и спортивную куртку из твида.

— Привет, Чарли Чанг! — рявкнул Барни, протягивая руку. — Не видел тебя сто лет.

— Действительно, сто лет, — согласился Чарли, широко улыбаясь и тряся протянутую руку. — Счастлив снова работать с тобой.

Они терпеть не могли друг друга, и, как только их руки освободились, Барни зажег сигарету, а на лице Чанга улыбка превратилась в обычную кислую гримасу.

— Что-нибудь наклевывается, Барни? — спросил он.

— Широкоэкранный фильм на три часа с солидным бюджетом, и ты — единственный человек, который мог бы написать сценарий.

— У нас уже иссякли все сюжеты, Барни, но я всегда считал, что «Песня Соломона», полная секса, но без примеси порнографии, была бы...

— Сюжет для фильма уже выбран — совершенно новая идея об открытии Америки мореплавателями-викингами.

Выражение лица Чанга стало еще более кислым.

— Звучит неплохо, Барни, но ты же знаешь, на какие темы я пишу. Не думаю, что викинги по моей линии.

— Ты отличный писатель, Чарли, а это значит, что все по твоей линии. К тому же ты подписал контракт, — прибавил Барни, обнажая кинжал угрозы.

— Конечно, нельзя забывать о контракте, — холодно произнес Чарли. — Я всегда мечтал написать сценарий для исторического фильма.

— Великолепно! — воскликнул Барни, снова придвигая к себе листочек с бюджетом фильма. Дверь распахнулась, и рассыльный вкатил тележку, доверху нагруженную книгами. Барни показал на них: — Вот тебе из библиотеки все, что нужно по викингам, — быстренько просмотри, и через минуту мы с тобой обсудим набросок сценария.

— Через минуту, да-да... — сказал Чарли, мрачно разглядывая несколько десятков толстенных томов.

— Пять тысяч семьсот семьдесят три и двадцать восемь сотых кубических фута с нагрузкой двенадцать тысяч семьсот семьдесят семь и шестьдесят две сотых килограмма при условии увеличения затрат энергии на двадцать семь целых две десятых процента, — внезапно сообщил профессор Хьюитт.

— О чем это вы говорите? — рявкнул Барни.

— Это те данные, о которых вы меня спрашивали: какой груз может быть перенесен времеатроном в прошлое при увеличении подачи электроэнергии.

— Великолепно! А теперь не будете ли вы так любезны перевести это на обыкновенный язык?

— Грубо говоря... — Профессор закатил глаза и что-то быстро-быстро забормотал про себя на едином выдохе. — Я полагаю, что во времени и пространстве может быть перемещен груз весом в четырнадцать тонн и размерами двенадцать на двенадцать на сорок футов.

— Вот это понятнее. Похоже, сюда вместится все, что нам будет нужно в прошлом.

— Контракт, который вы просили, — сказала Бетти, опуская на письменный стол документ на восьми страницах.

— Хорошо, — сказал Барни, перелистав страницы хрустящей мелованной бумаги. — Пригласи сюда Далласа Леви.

— В приемной ждет мисс Тоув со своим импресарио. Ей можно войти?..

— Только не сейчас! Скажи ей, что у меня разыгралась проказа и я никого не принимаю. И где, наконец, мои бенни? Я не продержусь до полудня на одном кофе!

— Я уже три раза звонила в амбулаторию. Сегодня у них, кажется, не хватает персонала.

— Тогда лучше сходи сама и принеси бензедрин.

— Барни Хендриксон, я не видела тебя столько лет...

Эти слова, произнесенные хрипловатым голосом, пронеслись по кабинету, и в нем тотчас воцарилась тишина. Злые языки говорили, что Слайти Тоув обладает актерскими способностями марионетки, у которой порваны ниточки, умом обезьяны чихуахуа и нравственностью Фанни Хилл. И они были совершенно правы. Тем не менее эти достоинства — вернее, их отсутствие — не могли объяснить потрясающего успеха фильмов, в которых Слайти снималась. Единственным достоинством, которым она обладала в избытке, было ярко выраженное женское начало плюс ее удивительная способность вступать в контакт, если можно так выразиться, на гормональном уровне. Слайти распространяла вокруг себя не столько аромат секса, сколько аромат сексуальной доступности. И это также соответствовало действительности. Причем этот аромат был настолько силен, что с минимальными потерями просачивался сквозь барьеры пленки, линз и проекторов и захлестывал зрителя потоками горячей дымящейся страсти с серебряного экрана кинематографа. Ее картины делали сборы. Женщины, как правило, не любили ходить на них. Теперь этот специфический аромат, свободный от препятствий в виде пространства, времени и целлулоида кинопленки, ворвался в кабинет, заставив всех мужчин повернуться к Слайти. Казалось, если бы в кабинете стоял счетчик Гейгера, он трещал бы уже, не переставая.

Бетти громко фыркнула и вылетела из комнаты, но в дверях, в которых боком стояла актриса, ей пришлось сбавить скорость. Правду говорили, что у Слайти самый большой бюст в Голливуде...

— Слайти... — произнес Барни, и голос его сел. Конечно, из-за того, что было выкурено слишком много сигарет.

— Барни, дорогой, — произнесла актриса, пока гидравлические поршни ее округлых ног медленно и плавно несли ее через комнату, — я не видела тебя целую вечность.