Эрик Фрэнк Рассел - Миг возмездия. Невидимый спаситель. Загадка планеты гандов. Сквозь дремучий ад

Воль уставился на полотно, пытаясь понять, чем оно не угодило приятелю, наконец сообразил и загоготал.

С трудом приподнявшись, Грэхем оперся на локоть, не обращая внимания на бьющуюся в голове боль.

— Ну-ка тащи сюда мои пожитки, безмозглый толстяк, — мне пора по делам.

— Ничегошеньки не выйдет. — Широкая ладонь Воля мягко и осторожно опрокинула его назад. — Нынче тот единственный и неповторимый случай, когда я командую, а ты повинуешься. — Он вымолвил это с неприкрытым злорадством, а потом добавил: — Витоны сровняли с землей все в радиусе мили; прикончили множество наблюдателей. Двенадцать часов потребовалось, чтобы обнаружить твою нору и откопать кусок фарша, в который тебе благоугодно было превратиться. Вот и полеживай себе смирнехонько, а дядюшка Арт расскажет сказочку на сон грядущий.

Он достал газету, развернул и торжественным голосом прочитал краткий обзор событий:

— Мэр Салливэн утверждает: город надежно защищен. “Электра” довела производство излучателей до тысячи в день. Еще две эскадрильи азиатских стратопланов приземлились в Бэттэри Парк и сдались на милость победителя. — Взглянув на приятеля, он добавил от себя: — Это всего лишь местная хроника. Спле–тенки–с. А во всем мире столько случилось, покуда ты храпел, яко боров объевшийся!

Грэхем сердито хмыкнул:

— Как дела у Кёнига?

— Двое операторов погибли, пока Йонкерс принимал на себя удар этой мрази. Много наблюдателей, расположившихся поблизости, тоже отправились на тот свет, А в остальном — все в порядке. — Воль снова уткнулся в газету. — Вот еще послушай: в Небраске выровняли фронт. Наши танки теснят обескровленного противника. В рядах азиатов — разброд, недовольство и мятежи — по мере того как наши излучатели продвигаются к переднему краю и лупят витонов прямо у них над головой. Азиатские пацифисты захватили короля Чуна и начали производить антивитоновские установки… Европейские вооруженные силы полным ходом гонят противника на восток. Вашингтон ждет, пока азиаты предложат перемирие и содействие в истреблении витонов. — Он сложил газету и осторожно засунул Грэхему под подушку. — Война, можно сказать, близится к концу, а все благодаря тебе!

— Черта с два! — кисло произнес Грэхем и вновь приподнялся. — Верни одежду. В отличие рт некоторых полицейских прохиндеев, я не могу без зазрения совести красть казенные одеяла.

Воль встал и с притворным ужасом воззрился на друга.

— Но, Билл, Богом клянусь, вид у тебя просто жуткий. Краше в гроб кладут. Сдается, тебе срочно требуется врач. — Он направился к двери.

— Не валяй дурака! — закричал Грэхем. Он быстро сел, охнул, ухватился за голову, стиснул и не отпустил, пока не удостоверился, что та еще не рассыпалась на части. — Тащи сюда мои штаны, а не то поднимусь и отделаю, как Бог черепаху. Я уношу ноги из этого лазарета.

— Ты не знаешь, что тебе нужно, — упрекнул Воль. — А между прочим, лежишь в новой подземной больнице. Бывшая Самаритэн…

— Что-что?

— Бывшая Самаритэн. — повторил Воль и негромко хихикнул.

Грэхем охнул, поспешно улегся и громко застонал.

— О–о! Худо мне, Арт! Умираю, должно быть. Позови-ка врача.

— Будет сделано! — воскликнул Воль, отставил зад, поднял очи вверх и натянул воображаемый лук. — Ну-ка, оцени. Вылитый Купидон!

И вышел.

Вскоре появилась она, присела рядышком с постелью и непринужденным профессиональным тоном осведомилась:

— И как мы себя чувствуем?

— Как всегда, когда я рядом с вами. — Грэхем схватил ее ладонь.

Доктор Кэртис с достоинством отняла руку:

— Здесь не место для подобных выходок.

— В других местах вы говорили то же самое.

Не отвечая, она рассеянно созерцала “Затравленного оленя”.

— Вот гадость-то! — сказал Грэхем.

— Простите?!

— Я об этой мазне, — он кивнул в сторону картины — Просто с души воротит.

— Глупости, — ответила девушка. — Но если вам не по вкусу, я велю снять.

— Сделайте одолжение. А то морда у этого зверя — точь–в-точь, как у меня. Впрочем, как и у всех остальных.

— Вы полагаете? Но почему?

— Потому что он загнан. И все мы со времен незапамятных были загнаны. Сначала — сами того не ведая, потом — постигнув правду до конца. Приятно думать, что все уже позади. Теперь-то, наконец, и повеселиться можно на славу. Вы раньше мне помогали — не откажите и сейчас.

— Что-то не припоминаю особой помощи со своей стороны, — чопорно ответила она.

— А как же! О Биче кто рассказал? Вы. Об установках УВЧ? Вы. О профессоре Фармилоу? Опять же вы. Ежели б не вы — гоняться бы нам и по сей день за призраками. — Он сел и посмотрел ей в глаза. — Но больше я за призраками не гоняюсь.

Не отвечая, доктор Кэртис отвернулась и мечтательно уставилась в потолок. Грэхем так и впивал взглядом изгиб ее шеи, разлет бровей, зная — она чувствует его взгляд.

— Там, в запредельной вышине — звезды, — сказал он. — И знаете, Гармония, на них могут обитать люди, подобные нам с вами. Дружественные расы, которые, возможно, побывали на Земле еще до витоновского ига. Ганс Лютер полагал, что им посоветовали держаться подальше, и Земля оказалась, таким образом, заповедной планетой. — Он снова поглядел на девушку. — Желавшие посетить Землю держались подальше, а мы — ее жители — стали узниками. Нам было запрещено все, кроме того, что господа и владыки полагали выгодным для себя.

— Но теперь-то все по–другому! — пробормотала она.

— Да, теперь все по–другому. Теперь наши чувства принадлежат нам самим. Вдвоем хорошо, а третий — лишний, особенно ежели третий — витон. Вы понимаете, что лишь теперь можно остаться по–настоящему наедине?

— Да?

Она повернулась к Грэхему, брови изогнулись вопросительно.

— Возможно, вы правы. Возможно, здесь и впрямь не место, — сказал Грэхем. — Да уж больно случай славный и подходящий! — Он привлек девушку к себе и прильнул к ее губам.

Она сопротивлялась, однако не слишком упорно. А вскоре и вовсе перестала сопротивляться. Рука ее обвилась вокруг шеи Грэхема.

Он знал, что снова влез не в свое дело, но отступать было уже поздно. С ним и в детстве такое бывало: он мог принять вызов и тут же пожалеть об этом. Говорят, на ошибках учатся. Если б так и было, люди давно бы избавились от глупости. Жизнь уже многому пыталась научить его, но почти все уроки вскоре забывались. Итак, он снова попал в трудное положение; теперь все придется делать самому.

Он постучал в дверь еще раз, но не слишком настойчиво. За стеной скрипнуло кресло, и хриплый голос нетерпеливо ответил: