Александр Силецкий - Пещера на склоне горы

- Ты куда?

- В дом, к брату. Надо разбудить. Он должен знать.

И длинными шагами двинулся наискосок двора.

- Ружье зачем? - обеспокоенно спросил Чингиз.

- Надо, - коротко, не оборачиваясь, ответил брат и скрылся в доме.

О чем они там толковали, за закрытой дверью, в темноте, для Чингиза навсегда осталось тайной.

Но только через четверть часа, а может, и того меньше, на лунном пятачке у входа в дом возникли сразу двое - оба брата.

О том, что было дальше, у Чингиза сохранилось впечатление, как будто время кто-то прокрутил назад и в надлежащей точке снова дал толчок вперед, так что события, словно бы запечатленные непостижимо в жестах и деталях, повторились самым противоестественно-нормальным образом...

Последовали радостные восклицания, объятия, скупые слезы, соответствующие обстановке, все прежние вопросы и ответы, недоуменные предположения, и вдруг все это прервалось.

Чингиз, наконец, заметил...

И тотчас на него навалился страх, какой охватывает вконец загнанного зверя...

Средний брат _тоже_ сжимал в руке ружье.

А он-то был стрелок прекрасный и безжалостный - Чингиз запомнил это с детства, когда они самовольно уходили в горы поохотиться, на что ни попадя...

- Почему? - только и смог спросить Чингиз, с ужасом и одновременно с мучительной обреченностью глядя на холодно блестящие стволы.

- Надо, - как и прежде младший брат, ответил средний.

- Но... - Чингиз попытался сделать шаг, чтоб, может быть, потом, не медля, перемахнуть через ограду и помчаться - вверх, по склону, туда, где спала Рева, где затаилось племя, дикое, чужое, непонятное, но - _спасшее_ его!

Однако он не шевельнулся - странная сила будто вдруг парализовала тело.

Как же дальше? Как?

Чингиз зажмурился.

Ведь он не сомневался... Только все никак не мог понять - за что?

Но было тихо.

Он открыл глаза и понял, что ошибся.

Его братья, кровные, родные, по-прежнему любили, уважали, как должны младшие уважать старшего, у них и в мыслях не было хоть пальцем его тронуть...

Помилуйте, ему, Чингизу, мстить? За что ж его карать? Он невиновен - лишь попал в беду, и его надо вызволять. Любыми силами, любым путем.

- Откуда ты пришел? - хрипло спросил средний брат. - И точно место укажи.

- А лучше всего - проводи, - добавил младший. - Мало им нашего скота, мало того, что все боятся по ночам...

- Они несчастны, - тихо сказал Чингиз. - У них нет ничего, что есть у нас.

- А кто им мешает? - огрызнулся средний брат. - Работай, думай и получишь все. Да, все!

- Они дикие, - еще тише произнес Чингиз. - Они даже не умеют сеять. Они не знают, как содержать скот. Я научил их: сделал им загон. Кроме того...

Он опустил голову.

- Ну, договаривай!

- Там женщина, и я ее люблю. Она должна родить.

- Женщина! - криво усмехнулся средний брак. - Жена!.. Не человек - дикарка, полузверь!

- Ты бы уж тогда выбрал в стаде подходящую овечку... - поддержал его младший.

Он чувствовал, что правота - _их_ правота - сейчас сильней любого довода рассудка, и потому смел потешаться и глумиться с высоты своей оцивилизованности, не ведая, что это - вовсе не вершина, а только склон, где каждому покуда отведен свой уровень, который виден лишь со стороны. И то - не всякий зрячий может различить... Пусть даже пожелает всей душой стать зорким, как никто на свете...

- Что ты сказал? - сжав кулаки, спросил Чингиз. - Еще хоть слово...

Но младший и сам понял, что перегнул палку. Шутка вышла неудачной.

Он с досадой отвернулся.

Первым сделал шаг к примирению средний брат.

- Тебе нечего бояться, - сказал он, дружески-беззаботно похлопав Чингиза по плечу.

- Я не боюсь, - угрюмо отозвался тот. - Но мне не нравится ваш тон и все, что вы затеяли... Недостойно, глупо... Вот уж не думал, что мои родные братья, к которым я пришел за помощью...

- Ты ничего не понял! Этому стаду требуется помощь, так? Что ж, мы готовы, мы пойдем! Сам посуди, смешно будить селение и поднимать всех на ноги. Главное, начать переговоры, если ты все верно передал. Но, милый брат, на всякий случай... Ты можешь поручиться, что на нас не нападут?

- Нет, - честно признал Чингиз. - Меня никто не тронет. Но как они расценят _ваш_ приход...

- То-то и оно! Забудь обидные слова. Ведь все мы люди... Ну, погорячились! Право же, заботясь о тебе... Теперь все ясно... В конце концов пусть будет так! Пусть ты нашел себе жену... на стороне - это мы уладим. Места много. Поможем тебе поставить новый дом, в хозяйстве подсобим... Живите с миром. Ты не обижайся.

- Постараюсь, - сухо произнес Чингиз.

Он верил и не верил.

И эта двойственность его смущала, как бы замыкала силой в его собственное "Я", где нехороших мыслей, подозрений, ощущений хватило бы на пятерых, - нет, вздор, все надо выбросить из головы.

Родные братья... Неужели они могут поступать окольно, подло?

По отношению к _нему_ они чисты - он это видел, но в тот же миг он вдруг невероятно ясно осознал, что есть не только он и есть не только мир вокруг него, враждебный, дружелюбный, безразличный, но основное: все взаимосвязано, и нет в природе четкой грани, которая способна отделить "Я" - раз рожденное, простое - от "Я", живущего на стыке множества миров и связей, и времен.

Пока стоишь на склоне, настоящей крутизны не знаешь.

Но разве им все это объяснишь?

Они ведь не были там, в пещере, не сидели у тлеющего очага и не смотрели на звезды, скалы и снега глазами, в которых отражаются начало и одновременно - бесконечность восхождения, они не ведают той радости, когда вдруг подберешь обломок камня, простой обломок, и, вместо того, чтоб выбросить, наоборот, как редкостную драгоценность принесешь с собой, поскольку этим камнем _можно_ на стене пещеры рисовать, увековечивать _Вселенную_, где ты и бог, где ты и смерть свою со временем найдешь!..

- Хорошо, - сказал Чингиз, - покуда на небе луна, пойдемте. Путь неблизкий.

Тут он солгал.

Солгал нарочно, потому что до пещеры в общем-то не так уж было далеко...

Но Чингиз вовсе не хотел спешить. Племя спит - и пусть себе. Люди за день устали.

Это ведь от зверей да от злых горных духов они сейчас защищены, а от людей, сородичей своих, вооруженных, обуянных своею человеческой гордыней, недовольных тем, что и другие могут быть не хуже...

Нет, пусть-ка лучше их тропа петляет, став против прежней вчетверо длинней, но племя хоть успеет пробудиться и соберется все для утреннего жертвоприношения...

Тогда к пещере можно подойти, назваться и начать переговоры.

Лучше так. Вернее.

Три фигурки медленно брели по узкой тропе, перешагивая через валуны, карабкаясь все выше, выше...

Да, собственно, и не было теперь желания завязывать пустые разговоры - каждый был сосредоточен, упрямо думая о сокровенном, о своем...

Селение осталось позади и отсюда, с высоты, казалось в лунном свете покрытым тонкой серебристой кисеей - ни дать ни взять, притаившаяся женщина в чадре...