Александр Силецкий - Виртуоз танцверанды

Силецкий Александр Валентинович

Виртуоз танцверанды

Я наслышан был о нем давно, с тех пор, как прибыл в этот южный городок. Мне говорили: не ленись, сходи и посмотри, тут рядом, на турбазе, ты же слышишь - там играет музыка по вечерам, там танцы до упаду, так сходи, не пожалеешь!.. Пусть Он не лучше всех на побережье, но уж здесь-то, в городе, ему нет равных - без сомненья. И я послушно собирался - день за днем. И тем не менее... Ах, этот юг!.. При абсолютнейшем заведомом безделье мне было некогда - смешно!.. Теплое море и плеск прибоя, и убитые часы на пляже, и на грядущую зависть столичным друзьям - превосходный загар, и какие-то шалые вылазки в город по всем сувенирно-питейным лоткам, и обратно на пляж, и за карты... И масса умнейших, пустых разговоров... С ужина я возвращался разбитый, усталый - какие уж тут танцы!.. Но все же я туда один раз заглянул. В последний день отправился на танцверанду. Она стояла посреди турбазы. Ровная бетонная площадка, обрамленная скамеечками в три или четыре ряда. Одним концом площадка утыкалась в ракушку-эстраду, а другой конец ее забором огораживал огромный многосекционный щит, где было все, что надобно нормальному туристу: и в мире мудрых мыслей, и рекламы местного масштаба, и громкие приказы о снятии с маршрутов чересчур забуйствовавших возле моря граждан и гражданок, и многолетней давности карикатуры, видно, актуальные и посейчас, и боевые тексты-памятки, написанные до того ужасным слогом, что мне, пока я изучал их, все мерещилось, будто подкрадывается сзади некто, чтобы забить в меня безжалостно длиннющий ржавый гвоздь. Такое чтение - для сильных духом, это точно. Из всего увиденного я запомнил только: "Турист и огнестрельное оружие несовместимы", а также трепетно-гуманное: "Есть дерево - береги, нет дерева - посади!". Остальное я, наверное, не понял, включая сюда и экзотический намек на импортные надувные агрегаты, с которыми нельзя спать на пляже... Неожиданно кругом захлопали, загомонили, и на эстраду из боковой дверцы выпрыгнули пятеро. Никому ничего не говоря, а только перемигиваясь между собой, они подхватили свои инструменты, лихо топнули ножками на высоких каблуках, и словно волна штормовая ударила с моря и накрыла танцверанду. - Гей-гей, оп-ля-ля! - без предупрежденья заорал с эстрады певец, кидаясь на микрофон и вцепляясь в него зубами, как в шашлык, насаженный на сверкающий пружинистый шампур. - Гоп-ля-гопля, дорогие друзья, мы споем и сыграем для вас, чтоб вам весело было у нас! Песня про любовь! О ней всегда пою! Приди ко мне, моя любовь, гей-гей!.. Сначала робко, а потом все смелее на площадку стали выбираться танцующие пары. Ах, какое зрелище - эти танцы! Море шумело за стеной кипарисов, то ли убаюкивая, то ли I пробуждая, черное небо, мигая пышно-трепетными звездами, (томилось в своей неизбывной вышине... Как всем было весело и хорошо!.. Кто-то плясал "барыню", кто-то отбивал чечетку, кто-то кружился в пируэтах вальса, кто-то шел вприсядку, кто-то порхал над бетоном в лезгинке, кто-то куражился в шейке, кто-то сучил ручками и ножками под брэйк - всем находилось дело по душе и по уменью, а с эстрады, извергнутое дюжиной динамиков, с бешеным южным акцентом неслось над миром: "Пазави-и!..". Потом случилась маленькая пауза, и тотчас вдруг ("По просьбе Вани из Рязани!") ударила в забойном панко-русско-папуасском ритме всем известная классическая ария, и текст ее был тоже бесподобен: "Не чисть алмазы в камьяных писче-рах!..". То был не вертеп - то был подлинный праздник, карнавал, пусть и без масок, люди отдыхали, обретя наконец себя, отринув на миг эту бессмысленную необходимость вечно казаться самими собой. Они были - и ладно... И тогда я увидел Его. Все увидели, хоть и остались поначалу внешне безучастными... Нет, мне никто на него не указал - я признал его сам, едва он только появился на площадке. Что и говорить, он и вправду был великолепен! Легкость его движений поражала. Его тело изгибалось, вращалось, пружинисто взлетая над землей, он то нежно, с какой-то чарующей страстью приникал к своей партнерше, то в игре танца уносился прочь, рисуя в отдалении сложнейшие балетные фигуры, чтоб по одному ему только ведомой, но точно выверенной траектории вернуться в нужное мгновение назад. Не знаю, что за танцы исполнял он в этот вечер. По-моему, ни один толковый хореограф мира не взялся бы определить наверняка. Он просто двигался в такт музыке, каждую новую ноту, каждый аккорд, каждый всплеск мелодии сопровождая неожиданным, прекрасным жестом. Это была импровизация, но, боже праведный, какая!.. Порой даже казалось, что в своем движении он на какую-то секунду упреждает новый звук и что не он под музыку танцует, а она является на свет, творимая стихией танца. Другие как бы только подтанцовывали рядом, с восхищением следя за ним. Я был ошеломлен. Вот это красота! И где?! Случайно наши взгляды встретились и тотчас - снова разошлись. И тут вдруг словно обожгло мой мозг. Нет-нет, не может быть!.. Пустяк, дурацкая игра теней, мираж! Но я отчетливо осознавал, сам изумляясь неожиданно пришедшей мысли: Его я видел - прежде, и не раз. Встречался с ним. Но что это была за встреча!.. Крикливая, залитая солнцем площадь перед вокзалом, муравейник людей, настырное фырчание автомобилей, какофония гудков, визг тормозов, и среди всего этого - крошечный ларек, даже не ларек, а так, лоток, убогий с виду, где в беспорядке выставлены на продажу безделушки вроде глиняных свистков, лошадок, рыбок, сусальных кошечек-копилок, нескольких аляповатых замков из ракушек, каких-то ножичков и прочей чепухи, копеечной, но с трогательной непосредственностью, как бесценное сокровище, разложенной перед снующими людьми. А он, хозяин этого волшебного мирка, сидел на низком деревянном стуле, рядом положив обшарпанные костыли, и молча улыбался всем, и каждый раз, как только кто-то мимоходом останавливался у лотка, его глаза внезапно загорались, на лице рождалось выражение особой, беззаботной горделивости, и он широким жестом обводил свои богатства, приговаривая: "Эй, возьми ребенку! Дети есть? Другим возьми! Потом спасибо скажут, век не забудут точно говорю!". Но покупатель уходил, так и не взявши ничего, и тогда он снова погружался в размышления, ни на кого не обижаясь -- только молча улыбаясь всем, калека, маленький, тщедушный, казалось, сделавшийся частью этой площади за столько лет сидения на ней и оттого теперь привычно-незаметный, - люди шли, его не видя, а если видели и подходили, то все равно не покупали ничего. За редким исключением... Его я помнил очень хорошо.. Но ожидать такой метаморфозы!.. Остаток вечера был для меня испорчен сразу. Какое-то время я по инерции еще следил, как Он танцует, машинально отмечая все его безукоризненные па, однако ж вскорости такое бесполезное занятие для меня сделалось совсем невыносимым, и я пошел, как остолоп, бродить по территории турбазы.