Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!

«Российская империя» с её Олегом первым и всё земное политическое устройство тоже химера, с точки зрения хотя бы и исторического материализма. Так, может быть, химера, помноженная на химеру, в результате даст что-нибудь устойчивое? Как в математике, минус умножить на минус…

Переворота, который в случае успеха самым безусловным образом поставил бы крест на дальнейшем существовании России (по крайней мере, на век-другой как самостоятельного государства точно, второе ордынское иго просматривалось невооружённым взглядом), удалось избежать. Тут ничего не скажешь, «молодёжь» сработала чётко. Но оставался вопрос – удастся ли им в полной мере реализовать свой «Мальтийский крест»? По замыслу операция интересная, но Воронцов испытывал серьёзные сомнения – позволят ли довести её до конца. Кто? А вот в этом месте «туман войны» особенно густой.

Дуггуры вряд ли, им сейчас не до того. Судя по индикаторам на пульте сопряжённых с СПВ-установкой процессоров, Новиков с Шульгиным пока что в полном порядке, если бы это было не так, хоть кто-нибудь из имеющих при себе «маячок» назад бы выскочил. В самом худшем варианте – хотя бы его тело. Раз этого нет – значит, там, на «Земле-2», всё в пределах нормы. И все живы. А то, что здесь два года уже прошло, а у них явно намного меньше – ну, на то и теория относительности. На досветовом звездолёте тоже так примерно – когда час за год идёт, а когда и минута. В зависимости от скорости.

И ведь с момента ухода на «вторую Землю» экспедиции (или карательного отряда) ни в одной из доступных наблюдению реальностей дуггурских вторжений больше не было. А полоса наблюдений более чем столетие охватывает. О чём-то это говорит?

Пока что из известного вытекало следующее – глядя из родной ему ГИП, происходящее в Императорской России выглядит вроде бы и страшнее, но, на взгляд Воронцова, особых проблем не представляет. Тем более имеется достаточный запас времени, цейтнот ему, находящемуся в не связанной с двумя другими реальностями, по известным хронофизическим причинам, никак не грозил. Он к тому же сообразил, что фазы «Мальтийского креста», реализуемые как бы одновременно, на самом деле друг с другом связаны только в воображении, тех же и Секонда с Фёстом. На самом деле их можно рассматривать по отдельности, если правильно распорядиться возможностями левашовской СПВ и потенциалом Замка, вроде бы готового к сотрудничеству. Примерно как выписывать пируэты по скользкому горному серпантину, чётко и согласованно действуя рулём, педалями газа и тормоза. Справишься – доедешь до места живым, ещё и приз какой-нибудь заработаешь.

Очень интересным получился у Воронцова и анализ текущего положения дел на Главной исторической последовательности, хотя моментами он сильно сомневался, является ли она таковой после их вынужденного бегства на Валгаллу.

Судя по имевшейся у Дмитрия информации, очень многие люди в Москве (да и не только) уже поняли, кто умом, а кто спинным мозгом, что вокруг происходит нечто, ранее не то чтобы считавшееся невозможным, а просто в качестве возможного не рассматривавшееся. Даже те, кто по той или иной причине (как, например, Волович) желали устранения правящего режима, новой гражданской войны и вытекающего из неё очередного передела руководящих должностей и собственности, на самом деле в такую возможность не верили, оттого и развлекались своей «протестной деятельностью» без видимого энтузиазма. В основном теша самолюбие и деля поступающие от щедрых, но глупых спонсоров гранты.

Вновь возвращаясь к дням кончины Сталина, Воронцов оценил мастерство тогдашних пропагандистов, аккуратно и грамотно целых три дня публиковавших бюллетени о здоровье вождя. Для любого хоть немного понимающего человека они не оставляли никаких надежд на благоприятный исход. И всё равно – хоть «сталинисты», сознательные и стихийные, хоть того же типа и плана «антисталинисты», все эти люди одинаково не представляли себе, что может наступить момент, когда вся созданная за тридцать лет усатым человеком с трубкой реальность вдруг возьмёт и исчезнет. Разом и вообще, не оставив после себя ни завещания, ни инструкций . А так и случилось.

Отвлекаясь от эмоций, связанных непосредственно с кончиной человека, каким бы он ни был, фактически или в воображении, абсолютно всем в те дни начала марта пятьдесят третьего года утренний голос Левитана возвестил, что той жизни, которой они жили, в которой было всё – и индустриализация, и коллективизация, и «ежовщина», и война, и просто множество абсолютно личных моментов, – больше не будет.

Произойдет нечто небывалое. Не сравнимое даже с Февралём семнадцатого. Некоторые (в других вещах очень проницательные люди, достаточно демократически настроенные, как тот же Эренбург) считали, что со смертью Сталина как раз и начнётся «самое страшное». Вышедший из-под контроля террор, виселицы для «врачей-отравителей» на Красной площади, поголовная депортация всех евреев в Биробиджан… Здесь их ожидания и страхи не оправдались, но ведь и вправду то, что тридцать лет, равных по насыщенности, наверное, трём векам, считалось самоочевидным и пересмотру не подлежащим, исчезло буквально вмиг. Даже страшные ежовско-бериевские «органы» отнюдь не превратились в никому не подконтрольные «эскадроны смерти», а, напротив, проявили себя вполне лояльными новой власти, почти демократическим институтом. С тем же усердием, что раньше сажали, МВД и МГБ начали отпускать и реабилитировать сотни тысяч «незаконно репрессированных», небрежно списав всё ранее случившееся на «издержки культа личности» и попутно поставив к стенке несколько своих наиболее одиозных руководителей.

Точно так, на взгляд Воронцова, дело обстояло и сейчас. Если в других известных из истории случаях убийство или бескровное отстранение правителя в корне меняло политическую ситуацию, то сейчас неудача переворота обещала не менее кардинальные перемены и в настроениях общества, и структуре власти. И то и другое означало неизбежную смену налаженного, ставшего привычным порядка вещей, независимо от её, так сказать, «знака». Всем известно, что означала для Германии неудача полковника Штауффенберга [56]с его единомышленниками, или для России – «удача» Желябова с Перовской и Гриневицким [57]. Не слишком важно, что в Германии были казнены многие сотни заговорщиков, а в России – только пятеро непосредственных исполнителей: особым образом изменился сам характер государственного строя и внутренней политики.

Вот и сейчас люди ждали чего-то подобного, некоторые – со страхом, а большинство – с надеждой. Как в пресловутых «тридцать седьмом – тридцать восьмом» годах так называемые «простые люди» в массе своей искренне радовались тому, что интеллигенция нарекла «большим террором». За исключением двух-трёх процентов населения, непосредственно попавших в «ежовые рукавицы», и пусть даже десяти процентов им сочувствовавших остальные происходящее от всей души одобряли. Каждый по собственным причинам. Одним нравилось, что большевики наконец начали уничтожать большевиков. Когда перебьют всех, Сталин объявит себя царём, и всё встанет на свои места, «как было». Другие просто злорадствовали, что получают по заслугам «красные маршалы», залившие страну братской кровью двадцать лет назад, что сажают проворовавшихся начальников, больших и маленьких, а это всегда приятно русскому (и не только) человеку.