Дэн Симмонс - Гиперион

– Черт, – вырвалось у Рахили, и она испуганно взглянула на родителей. – Простите, она ведь обещала позвонить, как только станут известны результаты. После консультации прошло уже три недели. Мне кажется, я слышала что-то такое.

– Не беспокойся, детка, – сказал Сара. Она принесла кофейник и первым делом налила кофе в чашку Рахили, потом себе. – Не беспокойся, милая. Поверь мне, твои оценки будут достаточно хороши, чтобы поступить в любой колледж, какой тебе понравится.

– Ма, – удрученно вздохнула Рахиль, – как ты не понимаешь? Мы живем в мире, где все готовы друг друга съесть. – Она нахмурилась. – Ты не видела мою мультиприставку по математике? У меня в комнате черт ногу сломит. Ничего не могу найти.

Сол откашлялся.

– Сегодня никаких занятий, детка.

Рахиль с удивлением посмотрела на него:

– Нет занятий? Во вторник? За шесть недель до окончания школы? Что случилось?

– Ты была больна, – твердо ответила Сара. – Один день ты вполне можешь посидеть дома. Всего один.

Рахиль нахмурилась еще сильней.

– Больна? Я не чувствую себя больной. Просто все как-то странно. Как будто что-то… не в порядке. Ну, например, почему вдруг переставили диван в комнате информации? И где Чипс? Я звала его, звала, а он не пришел.

Сол дотронулся до ее руки.

– Ты очень долго болела, – сказал он. – Доктор говорит, что у тебя могут быть провалы в памяти. Мы поговорим по дороге в колледж. Хорошо?

Лицо Рахили прояснилось.

– Пойти в колледж, а с уроков смотаться? Прекрасно. – По ее лицу вдруг мелькнула тень испуга: – А если мы встретим Роджера Шермана? Он ведает приемом новичков и такой въедливый, такой зануда!

– Мы не встретим Роджера, – успокоил ее Сол. – Ты готова?

– Почти. – Рахиль наклонилась к матери и крепко обняла ее. – Счастливо, аллигатор.

– Пока, крокодил, – отозвалась Сара.

– О’кей, – весело улыбнулась Рахиль и встряхнула головой. – Я готова.

Постоянные поездки в Буссард-Сити заставили Сола купить магнитоплан. Прохладным осенним днем он двинулся в путь по самому медленному маршруту, проходившему намного ниже скоростных трасс. Он наслаждался пейзажем и запахом скошенной травы. Мужчины и женщины, работавшие в полях, приветливо махали ему вслед.

Со времен его детства Буссард значительно расширился, но синагога по-прежнему располагалась на окраине одного из самых старых районов города. Храм тоже был стар, и старина эта чувствовалась во всем. Даже ермолка, которую Сол надел при входе, показалась ему изношенной за долгие десятилетия чуть не до прозрачности. Раввин, однако, оказался молодым. Сол понимал, что ему лет сорок, не меньше, – волосы, выглядывавшие из-под ермолки, явно поредели – но для Сола он все равно был мальчишкой. Сол облегченно вздохнул, когда раввин предложил ему продолжить беседу в парке, расположенном на другой стороне улицы.

Они уселись на скамейку. Сол с удивлением обнаружил, что все еще держит в руках ермолку, беспокойно теребя ее. В воздухе пахло сыростью – ночью шел дождь – и сгоревшей листвой.

– Я не совсем понимаю, господин Вайнтрауб, – сказал раввин. – Что все-таки вас тревожит: сон или то обстоятельство, что ваша дочь заболела после того, как он начал вам сниться?

Сол поднял голову, подставляя лицо солнцу.

– Если быть точным, ни то и ни другое, – ответил он. – Я просто чувствую, что эти два события как-то связаны между собой.

Раввин потрогал пальцем нижнюю губу.

– Сколько лет вашей дочери?

– Тринадцать, – чуть помедлив, ответил Сол.

– И эта болезнь… серьезная? Она угрожает ее жизни?

– Нет, жизни она не угрожает. Пока.

Раввин чинно сложил руки на своем объемистом животе.

– Вы не думаете… можно я буду звать вас Солом?

– Конечно.

– Сол, вы не думаете, что этот ваш сон… что он каким-то образом стал причиной болезни вашей девочки?

– Нет, – ответил Сол и задумался, правдив ли его ответ. – Нет, ребе, я так не считаю.

– Зовите меня Март.

– Хорошо, Март. Я пришел не потому, что считаю самого себя… или свой сон причиной болезни Рахили. Но мне кажется, мое подсознание все время пытается мне что-то подсказать.

Март откинулся на спинку скамейки.

– Может, вам стоит обратиться к неврологу или психологу? Я не совсем понимаю, что…

– Дело в том, что меня интересует история Авраама, – прервал его Сол. – Знаете, я изучал различные этические системы, но мне трудно понять этику, которая начинается с приказа отцу заколоть родного сына.

– Нет, нет, нет! – вскричал раввин, по-детски грозя ему пальцем. – Ведь, когда настало время, Господь остановил руку Авраама. Он не мог допустить, чтобы во славу его приносились человеческие жертвы. Одной лишь покорности воле господней, вот чего он…

– Да, – ответил Сол. – Только покорности. Но ведь сказано: «И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего» [34] Бытие, 22:10 . Бог, я думаю, заглянул к нему в душу и увидел, что Авраам готов заколоть Исаака. Внешняя покорность без внутренней готовности совершить убийство вряд ли умиротворила бы Бога Ветхого Завета. А что случилось бы, если бы Авраам любил своего сына больше, чем Бога?

Март побарабанил пальцами по колену, затем положил руку Солу на плечо:

– Сол, я понимаю, вас волнует болезнь вашей дочки. Но при чем тут документ, написанный восемь тысяч лет назад? Расскажите мне о вашей девочке. Ведь дети больше не умирают от болезней. Во всяком случае, в Сети.

Сол с улыбкой встал и сделал шаг назад, освобождаясь от руки раввина:

– Я бы хотел поговорить с вами еще, Март. Очень хотел бы. Но мне надо возвращаться. У меня сегодня вечером занятия.

– А в эту субботу вы придете в храм? – спросил раввин, протягивая на прощание руку.

Сол сунул ему ермолку.

– Возможно, приду на днях, Март. Обязательно.

В один из вечеров той же осени Сол, выглянув из окна своего кабинета, увидел темную фигуру, стоявшую под голым вязом. «Репортер», – с замиранием сердца подумал Сол. Все десять лет он страшился того дня, когда секрет раскроется, понимая, что на этом кончится их простая и спокойная жизнь в Кроуфорде. Он вышел во двор.

– Мелио! – воскликнул он, разглядев лицо человека.

Археолог стоял, засунув руки в карманы длинного синего пальто. Десять стандартных лет, прошедших со времени их последней встречи, Арундеса почти не изменили – Сол догадался, что ему все еще не больше тридцати. Но загорелое лицо молодого человека прорезали глубокие морщины.

– Сол, – он робко протянул ему руку.

Сол горячо пожал ее.

– Я и не знал, что вы вернулись. Заходите в дом!

– Нет, – археолог отступил назад. – Я здесь уже около часа. И так и не набрался храбрости.

Сол хотел что-то сказать, но промолчал и понимающе кивнул. Руки начали мерзнуть, и он сунул их в карманы. Над темным коньком крыши проступали первые звезды.