Сергей Синякин - Партактив в Иудее

- Так за Столбами и воды-то нет, - охнул кто-то из слушателей. Рассказывают, что вода там липкая и тягучая, как патока. А выход из Столбов охраняют Великие Кракены!

Разрисованный Помпеи Клодий в упор посмотрел на сомневающегося.

- Кто там был, квирит, - ты или я? - с кривой усмешкой спросил Помпеи. Нет там никаких кракенов. Змея морского видели, здоровенный такой, вполне мог трирему заглотить вместе со всеми людьми, а кракенов не видел никто. И ледяные горы мы два раза видели, но близко к ним не подплывали. А вода там обычная, как в Адриатике, соленая такая вода и простирается до самой этой терры инкогниты, понял?

Плыли мы туда около двух месяцев. Вода в бурдюках испортилась, солонина зачервивела, и питались мы ячменными лепешками, да слава Юпитеру, над морем рыбы летали. Иной раз столько их на палубу падало, что варили мы суп и тем спасались от голода.

- Это ты, Помпеи, загнул! - усомнился под одобрительные выкрики Публий Сервет. - Летающие рыбы! А быков летающих ты там не видел?

- Да ты, Помпеи, не обижайся, шутят ребята. Ты рассказывай!

Кто-то из легионеров услужливо подлил ему в чашу вина. Помпеи с достоинством кивнул, хлебнул неразбавленного ионийского и продолжил:

- Земли там действительно оказались богатыми. И люди там жили приветливые, хотя и краснокожие. Мужики все вот так же разукрашены. - Он снова приоткрыл свою разрисованную грудь. - Это у них знаками доблести считается. А имена они друг другу дают звериные или птичьи. Зоркий Сокол, там, или Храбрый Медведь... Вот и меня уговорили после одного из возлияний Вакху... - Разрисованный Помпей снова отхлебнул неразбавленного вина. - Чуть не помер после того. Все тело горит, словно в муравейнике без сознания полежал...

- А птичье имя тебе какое дали? - снова поддел Публий Сервет. - Быстрый Дятел?

Помпеи Клодий побагровел, сгреб обидчика за грудки, посмотрел в его помертвевшие глаза и, как всякий сильный человек, внезапно успокоился.

- Вот и у нас такой был, - сказал он. - Плинием Кнехтом его звали. Малый рослый, но вроде тебя - дурак дураком. Из чужестранцев он был, латынь плоховато знал и чуть что - сразу позорными жестами изъяснялся. С него все наши неприятности и начались. Поначалу-то все хорошо было. Мы этих краснокожих луки делать научили, копья им за меха меняли. Красивые меха, у нас таких до Негропонта*, а может, и дальше не найдешь. Перец их научили сажать да жарить. Все было бы нормально, если бы не этот самый Плиний Кнехт. Сами понимаете, путь туда неблизкий, а баб на корабле не было. Многие греческие обычаи переняли, Помпеи легионерам подмигнул, и заявление его те встретили улыбками: мол, знаем мы эти греческие обычаи, сами не раз в дальних походах бывали, прекрасно обходились без гетер! - А этот Кнехт, он, квириты, был не от мира сего. Лежит на палубе и ноет - бабу хочу!

* Черное море, между прочим, а не столица Африки!

А среди тамошних девок очень даже симпатичненькие были, даром что с красной кожей... Вот одна из них этому самому Плинию и приглянулась. И, конечно, не сдержался он, квириты. Но на нашу беду девка эта была дочкой вождя тамошнего племени, и держали ее на черный день в девственницах. Чтобы, значит, когда жрать нечего будет, тамошнему богу в жертву принести. А тут такой конфуз! Да... Ночью они на нас и напали. Из шести трирем от берегов три отчалили. Да и то в каждой триреме раненых хватало. И Плиний этот успел на нашу трирему прыгнуть. Хотели мы его на мачте стремглав распять, глядим, а он еле дышит, и так его Харон приберет. Лишили мы его за дела его имущества. - Помпеи порылся в сумке и бросил на стол монету. - Мне вот это досталось...

Легионеры склонились над белой монеткой. Странная была монета, совсем незнакомая. И цезарь на ней изображен не римский - лысый и с азиатской бородкой, и надписи сделаны на незнакомых языках, лишь цифра выбитая на монете была явно арабская. Кто-то попробовал монету на зуб, но тут же сплюнул - не серебро.

- Похоже, что Плиний ваш шпионом был, - сказал Публий Сервет. - Таких монет никто не видел. И сделана искусно. Бородатенький на ней как живой!

- Талисман это его был, - объяснил Помпеи, бережно пряча монету. - Теперь моим стал.

- Помер этот Кнехт? - разом спросили несколько голосов.

- Помер, - с неопределенной интонацией сказал Помпеи. - Отплыли нас на трех триремах сто шестьдесят человек. Одну трирему в щепки разнесло, когда буря началась. А остальные две до Испании добрались. Вернулись сорок человек.

- А остальные? - с жадной тревогой спросил молодой легионер.

- Солониной-то мы запастись не успели, - просто и исчерпывающе разъяснил разрисованный -Помпеи. - Да многие в пути от ран померли. У этих краснокожих обычай дурной есть. - Он медленно стянул шлем, и собравшиеся вокруг рассказчика легионеры дружно ахнули. Кудри у Помпея сохранились лишь по бокам головы, теменная часть была без волос и багровостью своей указывала на то, что когда-то была одной сплошной раной.

- Это у них называется "снять скальп", - сказал Помпеи. - У кого этих скальпов побольше, тот самым отчаянным бойцом среди этих краснорожих и считается*.

- А золото? - спросил жадно слушавший рассказ молодой легионер. Действительно им золото муравьи добывают?

* Отступление от истины, которое немедленно заметят историки. На самом деле обычай снимать скальпы в индейские племена пришел от высадившихся европейцев. Не зря же сами индейцы говорили: "Все дурное - от белых!"

- Золото у них есть, - сказал Помпеи Клодий. - Много золота. Но откуда оно у них, мы так и не узнали. Может, и муравьи дрессированные приносят. А может, сами копают.

- А как ты здесь-то оказался? - спросил Публий Сервет.

- Так ведь экипажи трирем расформировали, - объяснил Помпеи. - По причине больших потерь. Из-за того, видно, и поход наш в тайне решили сохранить. Я вот здесь оказался, а большинство в испанских провинциях службу продолжили. Германик Отон умер, как ему авгуры и предсказывали. У кого теперь карта, на которой путь наших трирем нарисован, уже и сказать трудно.

- Могло быть и хуже, - вздохнул Публий Сервет.

- Могло, - пожал плечами Помпеи и заглянул в свою чашу. - Вина не осталось?

Глава пятая,

в которой мы знакомимся с прокуратором Иудеи и узнаем в нем старого знакомого, впрочем, как и в его посетителе

Гроза, пришедшая со Средиземноморья, принесла долгожданное освобождение от царившей в Иерусалиме жары. Хлеставший почву дождь оказался живительным; поблекшая было зелень налилась силой, и кое-где начала пробиваться свежая трава.

В мраморной беседке, овитой ожившим плющом, за небольшим по римским меркам, но роскошным столом в одиночестве сидел прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Душа его вздрагивала при каждом ударе грома, сопровождавшемся извилистой молнией, но то был не страх перед природой. Каждый раз, когда Юпитер обрушивал с небес пучки своих стрел, душа прокуратора вздрагивала от тоски и сожаления.