Сергей Синякин - Резервация

Лонг негромко засмеялся.

- А вот таких обещаний я давать не буду. Впрочем, это вас должно мало беспокоить. Для того чтобы построить такую систему повторно, придется продать с молотка всю нашу страну. Кредитоспособность Стана настолько сомнительна, что в долг ему не дадут даже на строительство личного бункера. Ну, что, скрепим наш договор? В той бутылке, что вы смотрели, действительно находится спирт.

Путь к берегу оказался легче, чем рассчитывал Давид.

- Не давит? - спросил он, проверяя узел на запястьях Лонга.

Тот что-то проворчал, заворочался, усаживаясь удобнее. Над островом уже стоял серый полумрак, возвещающий скорое наступление дня.

- Сколько осталось? - спросил Лонг. Давид взглянул на часы.

- Пятнадцать минут.

- Глупо. - Лонг посмотрел на серую гладь озера. - Знаете, что это там мигает? - неожиданно спросил он.

- Нет.

- Это маяк Скорса. - Лонг вздохнул. - Все-таки вы террорист, Ойх! Какую машину угробили. Ее память накапливалась нами четырнадцать лет! Представляете?

- Значит, теперь у нас есть время.

- Подумайте, сколько людей вы обрекли на физическую смерть. Теперь Стан начнет уничтожать своих политических противников. Вы не кажетесь себе убийцей?

- Нет. Я всегда считал, что духовная смерть страшнее физической. Человека рождает дух. Физическая смерть являет миру. героев, в то время как духовная - предателей и ренегатов. Я знаю, что многие из тех, кого теперь ожидает смерть, благодарили бы меня за сделанный за них выбор.

Он снова взглянул на часы.

- Ну, мне пора. Прощайте!

- Прощайте, - сказал Лонг. Усмехнувшись, он добавил: - Вы из породы бойцов. Поэтому звать на помощь я не буду, рот мне вы можете не затыкать. Тем более, что теперь кричать бесполезно.

Давид спустился к воде, чувствуя спиной пристальный усталый взгляд. Он огляделся. Берег был пустынен, и только у лодочной станции раздавался негромкий хохот - солдатня боролась со сном нескромными анекдотами.

Серый куб Больничного Центра был высвечен лучами прожекторов, и где-то в его кабинетах лишенный памяти компьютер выполнял свою последнюю задачу, отсчитывая время, оставшееся до самоуничтожения.

По воде бежала мелкая рябь. Лучи встающего солнца окрашивали воду в розовый цвет.

Давид разделся и выволок из кустов загодя приготовленный полиэтиленовый мешок, из которого он соорудил импровизированный водонепроницаемый рюкзак. В рюкзаке лежали костюм, документы и оставшаяся у него наличность.

Надев мешок, Давид еще раз осмотрелся. Было тихо, редко посвистывали просыпающиеся птицы, но тишина эта была обманчивой и опасной.

Озеро приняло его без всплеска. Некоторое время он разрезал воду сильными гребками, а когда решил, что отплыл достаточно далеко, перевернулся на спину и, покачиваясь на воде, увидел остров в последний раз.

Здание гостиницы отражало окнами лучи восходящего солнца. Ее обитатели уже просыпались, и некоторые окна были открыты. Появившийся над горизонтом диск солнца стекал в воду алыми потеками зари.

Давид перевернулся и медленно заработал руками - ему еще предстояло проплыть около пяти километров и надо было торопиться, пока на острове не началась паника.

"Человек не должен оставаться сторонним наблюдателем, - думал он, ощущая ладонями упругость теплой воды. - Тогда страна действительно обратится в гнилое, дурно пахнущее болото, которым правят людоеды и палачи".

Время от времени он опускал лицо в воду. Это и резиновая шапочка на голове не позволили ему услышать рев патрульного вертолета. Давид продолжал плыть, еще не зная, что уверенная строчка всплесков приближается к его телу.

Пулеметчик поднял голову от прицела, и сидящий рядом офицер показал ему жестами, что надо забрать тело подстреленного беглеца.

И в это время бетонный куб Больничного Центра словно раскололся надвое, и над ним заплясало пламя. На острове завыла сирена, и вертолет повернул к суше, оставив на розовой воде безжизненное тело.

В конце дня полумертвого Давида подберут рыбаки с материка. Несколько месяцев они будут выхаживать его, а когда на месте ран останутся багровые полоски шрамов, Давид уйдет в горы с партизанским отрядом.

Через два года именно его группа совершит лихой налет на резиденцию референта по государственной безопасности. Летающие по комнатам резиденции листы бумаги заставят Давида вспомнить рукопись Скавронски:

"И когда Черный Рак забился в крепких плавниках окуней, из портфеля его посыпались анонимные доносы и протоколы насквозь лживых показаний. Они всплыли на поверхность, прибиваясь к кувшиночным зарослям и будоража общественное внимание. Окуни проволокли Черного Рака по темным расщелинам его логова, и мольбы его о пощаде еще раз доказали, что всякий жестокий палач есть истинный трус и себялюбец, радеющий о собственном благополучии".

Давид встретится взглядом с референтом и не испытает прежнего чувства страха перед этим маленьким жестоким человеком.

Через пять лет Ойх войдет в Бейлин впереди батальона регулярной армии фронта национального освобождения.

За все это время он не напишет ни строки; он и его товарищи будут писать историю кровью, оставляя в лесах черновики могил.

Вернувшись, он станет искать Лонга и товарищей по неволе на острове Ро. И никого не найдет.

Радуясь со всеми победе, Давид будет с тревогой наблюдать за попытками похоронить революцию. Газетные кампании, выступления знакомых ему лиц будут утверждать в нем желание как-то ответить на происходящее.

Он снова вернется, мыслями к рукописи Скавронски.

"В первый же вечер ликующий лягушиный народ высыпал на берег воспеть достигнутую свободу. Много было сказано слов о необходимости демократических преобразований и изменении внутриполитического курса болота, а с рассветом, когда первые лучи солнца коснулись болотной глади, самые нетерпеливые уже били ластами по воде и возглашали необходимость выбора нового диктатора, но обязательно из лягушачьего сословия, тайно готовя верного, уже отведавшего лягвоедского угощения.

Многие побывали на отмели, где жутко скалился щучий остов и чернел панцирь его палача, и каждый возвращался с отмели, храня, как реликвию недавнего страшного прошлого, кусочек кости диктатора или панциря его приближенного.

И хотя так заманчиво было жить в спокойном болоте, поросшем ряской, ловя комаров и рисуясь героем, находились на болоте такие, что кричали о необходимости допуска проточных вод в болото, в короткой памяти своей и по неведению лягушачьему не зная, что деловые рыбы Реки уже углубляют обмелевший было канал, приближаясь к болотным кормам и мечтая о природных болотных богатствах".

Давид сделает попытку написать книгу, о которой думал все эти годы. Он вспомнит Влаха Скавронски и его трагическую смерть, седенького Духа, озверевших от внушенной верноподданности леваков, гостиницу, патрули, циничного и откровенного Лонга, бои, смерти, увиденные им за долгие пять лет, и будет долго сидеть за письменным столом, перебирая в памяти прошлое, испытывая гордость за несломившихся и стыд за предавших.