Сергей Синякин - Время Апокалипсиса

- Много ты знаешь о делах и помыслах Господних, - проворчал отец Николай. - Сказано у Иоанна: "...и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град".

- Погодите, Николай, - вдруг сказал Ворожейкин. На бледном лице его читался живой интерес. - А ведь в его словах есть определенный резон.

- Какая разница? - отозвался священник. - Даже если наш молодой друг прав, для нас это сейчас не имеет никакого значения. Умирать придется в любом случае. Что мы можем противопоставить тому, кто способен обрушить саранчу на землю, призвать Косаря для разрушения миллионного города, оживить мертвых и лишить все человечество средств коммуникации? Для нас они тот же Господь, только, как вы говорите, вид сбоку. Я предпочитаю оставаться в вере, Никанор Гервасьевич. Так спокойнее. И душа меньше болит.

- Завидую я тебе, Магомет, - вдруг ожил сидящий рядом с ними Апраксин. Ежели бы многоженство нашим кодексом разрешалось, я бы сам мусульманином стал. Наши-то бабы вредные - скажешь ей: "сготовь закусочки, с друзьями посидеть хочу", она тебе такого наговорит, "томатовка" в горло не полезет.

- Постой, постой, - сказал Ворожейкин, стараясь не обращать внимание на пьяного старика. - Выходит, все это сделано с одной целью: лишить человечество способности к сопротивлению?

- Точно, - кивнул Кононыкин. - Вот говорят тебе:

Я твой Бог и пришел судить тебя по делам твоим. А ты знаешь, что такая возможность однажды уже была предсказана. Что ж ты, на своего создателя с топором кидаться станешь?

Он потянулся за сыром и вдруг увидел блестящие и внимательные глаза Когана.

- Что, Моисей Абрамович, - спросил Кононыкин, - страшно? Раньше бояться надо было. В тридцать третьем году от Рождества Христова.

Коган покачал обвязанной полотенцем головой:

- Ох, Дмитрий, вам все высмеять хочется, над всем поиздеваться. А мне сон вчера снился, Дима. Жуткий сон. Снилась мне дорога, по ней толпы людей идут, усталые все, измученные, а среди них и наша семья. Эсфирь ноет, Лизонька плачет. Жара стоит неимоверная, впереди поднимается алое зарево, словно там гигантскую печь растопили, а вдоль дороги Ангелы с херувимами на поводках стоят. Плач стоит на дороге, крики жуткие. А Ангелы

смеются. И херувимы тоже смеются... Только их смех на лай больше похож...

- Эй, казак иерусалимский, - с веселостью человека, слегка перебравшего, окликнул Когана Магометов. - Чего грустный такой? Джигит веселым должен быть, радостным. Не каждый ведь день с Аллахом встречается!

Он снова высоко поднял стопку.

- Уныние правоверного - радость для лукавого. Ликуйте правоверные, чтобы впал в уныние лукавый, "Терпи же и прославляй хвалой твоего Господа до восхода солнца и до захода, и во времена ночи прославляй Его и среди дня - может быть, ты будешь доволен".

Выпили за сказанное.

- Да, - снова ожил Апраксин. - Знаменитое, так сказать, восточное гостеприимство. Помню, перед Тегеранской конференцией нас в Иран отправили. Ну, туда-сюда, пообжились немного, по-персицки малость нахватались, пошли в самоволку. Ну и, значит, прямиком в публичный дом. А там англичане уже в очереди стоят. Мы, ясно дело, поддамши, но-в меру. По бутылочке приняли, а больше ни-ни. А хмель все одно в голову лупит. Ясное дело, что нам очередь, особенно англичанская. Они, желторотики, еще войны не нюхали, а уже на баб лезть собрались. Вот. Понятное дело, англичане сплошь молоденькие, заедать стало, что оттесняем их. Ну, они, конешно, в драку. Да-аа! - Апраксин задумчиво тронул зазвеневшие медали и ордена, заулыбался давним, но приятным воспоминаниям. - Тут нам не до баб стало, кровь-то играет, душа выхода требует. Верите, тремя патрулями забирали! Заарестовали, конешно. Утром проснулись, вспоминать боязно. Союзникам морды понабили. Да за это нам точно порт Ванино светил всем разом. А обошлось. Сталину доложили, тот улыбку в усы спрятал и спрашивает: "Кому больше досталось?" Генерал английский ему под козырек: дескать, на наших вояк глядеть без плача нельзя. Тогда Сталин и говорит: нет, говорит, таких солдат, что в рукопашной схватке русских одолели бы. И Берии командует: наградить и на германский фронт отправить, определить всех в разведку... Так нас перед отъездом в том публичном доме два дня на халяву кормили-поили, а уж как бабы к нам относились! - Апраксин хлопнул стопку, торопливо закусил и, выдохнув воздух, загадочно заключил: - Так вот оно бывает, целишь в задницу, а попадаешь в лоб!

- Бывает, - неопределенно сказал Ворожейкин, сооружая себе огромный бутерброд. - Мы во Вьетнаме однажды...

Что у Ворожейкина было во Вьетнаме, осталось неизвестным, потому что где-то вдали вдруг послышался гул, казалось, будто дрожь настигла небеса и заколебалась земля под ногами, зазвенели стекла в окнах, затрепетали мелкой дрожью стены дома. Медленно волнения воздуха и земли успокаивались, а когда все уже стихло, примчался С востока дышащий жаром поток воздуха и ворвался в комнату, потно облизывая лица сидящих за столом.

- Что это? - исцутанно спросил Степанов, обводя взглядом сидящих за столом.

- Кажется, что кто-то усомнился в происходящем, - сказал Кононыкин. - Или силы вторжения показали свое могущество. Больше всего это похоже на далекий ядерный взрыв.

- Кто может бросить вызов могуществу самого Аллаха? - спросил Магометов и сам себе ответил: - Никто. Ведь воинства небес и земли принадлежат Ему и никому более.

- Но Ему ли принадлежат воинства подземелий? - шепотом сказал Кононыкин и толкнул в бок Ворожейкина. - Ему ли принадлежат воинства чужих звезд?

- Воевать - дело неблагодарное, - возразил Магомет. - Одни мучения для людей. Я недавно в Грозный ездил, до сих пор развалины стоят. Разве так можно? Разрушить разрушили, а построить опять забыли.

- Ты, Магометка, не дело говоришь, - покачиваясь, сказал Апраксин. Чечены в горах шашлыки жарить будут, а мы им город восстанавливать?

- Э-э, - замахал короткими ручками Коган. - Вы так до драки дойдете. Ну, побомбили немного, поспорили. У меня претензии к обеим сторонам, я вайнахов, как русских, люблю! Мириться надо. Нельзя же действительно самостоятельными стать, если твои горы со всех сторон русские равнины окружают!

-Я сам русский вайнах, - мрачно сказал Магомет. - В войну приезжали, говорят: "Ты вайнах? Отдавай сыновей Родину защищать!" А какую родину? Я в Чечне ни одного дня не жил, я в Семипалатинске родился, а всю сознательную жизнь в Царицынской области прожил. Что ж им, за басаевские деньги умирать? Пусть лучше россошских девок тискают. Здесь у них Родина!

- Родина у человека одна, - нравоучительно проговорил Коган. - Вся беда в том, что русские себя тоже богоизбранным народом считают, а наши тесниться не хотят, рядом с Богом и так места мало!

- Вы такие, - сказал густо отец Николай. - Во всем выгоду ищете. Даже в советские времена, когда у нас с Библиями плохо было, вы и на Боге норовили заработать, по таким ценам епархии литературу предлагали, в Аду не увидишь. Он махнул рукой. - Что с торгашей возьмешь?