Эдвард Митчелл - Спектроскоп души

– Мистер Джордан, – спросил я, – а вас никогда не обманывали?

– Ну что вы, много раз, – ответил он. – Иногда злобные духи, иногда фальшивые медиумы.

– Сами понимаете, в любой профессии есть мошенники, – вмешалась миссис Блэкуэлл.

– Если бы не было настоящих бриллиантов, не было бы и поддельных, – заметил Хельдер.

– И такие частые случаи мошенничества не пошатнули вашу уверенность? – не сдавался я.

– С какой стати? – ответил управляющий железной дороги. – Если девятьсот девяносто девять экспериментов дают отрицательный результат, это еще ничего не доказывает. Положительный результат тысячного опыта доказывает все. Если хотя бы раз удалось установить связь с бесплотными духами, значит, такую связь можно установить всегда.

Это высказывание приветствовал град стуков со всех сторон.

– Согласен, – проговорил я. – Один установленный случай вмешательства духов в дела людей подтверждает реальность такого явления.

– Однако, – подхватил Джордан с улыбкой, – вы считаете, что даже тысячный эксперимент не может дать положительный результат. И вместе с тем воздерживаетесь от объявления всех тех явлений, которые наблюдали сегодня вечером, мошенничеством.

– Я уверена, что джентльмен так не думает, – вкрадчиво заметила миссис Блэкуэлл, которая уже покончила со своим бренди.

– Тем не менее, – продолжал Джордан, – тысячный удачный эксперимент может случиться. Он может случиться в любое время. Он может случиться и с вами… Давайте пойдем посмотрим мою коллекцию картин.

Пока хозяин с гордостью показывал мне десятка два работ Рафаэля, Тициана, Корреджо, Гвидо и кого-то еще, написанных этими художниками при посредстве медиумов, я с трудом удерживался от смеха. Наверно, другой такой коллекции старых мастеров на земле больше не существовало. Когда Джордан спросил, что я думаю об их аутентичности, я с чистой совестью ответил, что никто бы их ни с чем другим не спутал.

После всего этого хлама я с облегчением повернулся к пейзажу, висящему в коридоре.

– Я перевесил его сюда, – пояснил Джордан, – чтобы освободить место для великолепного Карраччи. Его «Даниил в клетке со львами» вам особенно понравился.

Я взглянул на пожилого джентльмена, чтобы понять, говорит ли он это всерьез. Потом снова всмотрелся в великолепный пейзаж.

Там не было ничего придуманного, только чистая правда жизни. Купа пышных ив в утреннем свете и ее отражение в спокойной воде канала или медлительного ручья, над которым деревья стояли. Лодка, находящаяся частью в воде и частью на мокрой траве отлогого берега. Позади, в отдалении, очертания башни замка с коническим бургундским шпилем. Изумительное изображение туманной голубизны влажного воздуха и мягкого света, обволакивающего и ласкающего все окружение. Как я уже отметил, никаких живописных ухищрений, просто окно, через которое любой, у кого есть глаза, может видеть природу в ее вечной подлинности.

– Эта вещь куда ближе к сверхъестественному, чем все, что я увидел до этого. Она стоит больше, чем все остальные ваши старые мастера.

– Она вам нравится? – уточнил Джордан. – Да, пожалуй, она довольно хороша, хотя не имею представления, к какой школе ее отнести. Около года назад ее нарисовал здесь один из духов, который не пожелал представиться.

– Не может этого быть! – возразил я, не в силах больше сдерживаться. – Коро умер шесть лет назад.

Джордан пригласил меня вернуться в библиотеку.

– Миссис Уорк, – обратился он к молодой леди, – вы помните, как был нарисован большой пейзаж в зеленоватой дымке, который висит в коридоре?

– Конечно, – ответила миссис Уорк, подняв глаза от вязанья. – Очень хорошо помню. Он был нарисован при моем посредничестве.

Она призналась в авторстве гениального шедевра так же просто, как если бы речь шла о вышитых аистах и подсолнухах на полотенце или спящей кошечке на коврике.

– А вы тоже рисуете? Я имею в виду – когда вы не в трансе, – уточнил я.

– Да, конечно, – ответила она, спокойно глядя мне прямо в глаза. И вынула из лежащей на столе у мистера Джордана папки аляповатый букет сирени, нарисованный акварелью.

Тем временем Джордан порылся у себя в столе и достал бухгалтерскую книгу.

– Да вот, – произнес он, – тут все записано черным по белому.

На открытой странице среди таких же записей я прочел: «13 мая 1880 г. Выплачено М.А. Уорк за рисунок, сделанный в трансе (большой пейзаж – деревья, ручей, лодка и пр.) – 25 долларов».

– У меня нет слов, мадам! – воскликнул я, поворачиваясь к миссис Уорк. – Да будет вам известно, что Кнедлер или Эйвери были бы счастливы заплатить вам десять тысяч долларов за этого Коро. Потому что это работа Коро, и к тому же из самых лучших!

Некоторое время спустя, когда я встал, собираясь отправиться на отдых, Джордан пожелал мне спокойной ночи и добавил:

– После всего того, что вы уже испытали, наверно, вряд ли стоит вас предупреждать, чтобы вы не пугались разного рода звуков, которые можете услышать в спальне.

Новый взрыв стуков одобрил эту фразу.

– Они тут кишмя кишат, – заметила миссис Блэкуэлл, когда я выходил из библиотеки. – Но в этом доме они – как охранники…

В постель я лег в полном недоумении. Неужели все-таки за этими плохонькими фокусами стоит что-то непостижимое, необъяснимое, невыразимое – что-то, чего не могут понять не только жертвы обмана, но и сами фокусники? Если вспомнить Марию, королеву Шотландии, строящую мне глазки сквозь прорези в маске из папье-маше, и пропетый Джорданом дифирамб ее неземной красоте, то такой примитивный трюк не стоил и минуты внимания интеллигентного человека. Но этот Коро…

Вся эта мишура из стуков, рук, веревок, привидений, гитар, Рафаэлей, Корреджо и Карраччи была просто детской игрой. Но этот Коро… Любая попытка построить логическое умозаключение и тщательно проанализировать ситуацию снова и снова возвращала меня к шедевру Коро.

Реальными могли быть только три варианта.

Картина была обычно мазней, как и все остальные «старые мастера», а я находился под воздействием внушения или испытывал галлюцинацию в отношении ее достоинств.

Миссис Уорк и ее сообщники где-то заполучили не известную знатокам работу Коро и продали ее всего лишь за одну пятисотую часть ее рыночной стоимости только для того, чтобы подкрепить свой мелкий обман.

Пейзаж действительно был чудесным и появился на свет действительно в результате чуда.

Первый вариант казался самым правдоподобным, но я отказывался признать у себя недостаток самообладания и вкуса. Наверняка осмотр при дневном свете подтвердит, что я верно оценил картину.

Второй вариант требовал допустить, что все эти отборные медиумы непроходимо глупы, причем в ущерб самим себе. По моим наблюдениям, это исключалось.