Эдвард Митчелл - Спектроскоп души

– Моя удочка затрещала и согнулась пополам, – говорил дородный краснолицый джентльмен, – и ялик завертелся, как волчок. Уверяю вас, если бы Пьер Шаво не сохранил присутствие духа и не зацепил меня за штанину крючком, она утащила бы меня в озеро в мгновение ока. Да-да, сэр, мы сражались с нею ровным счетом тридцать девять минут. А когда я все-таки вытащил ее и принес в отель, эта пятнистая красотка потянула, хотите – верьте, хотите – нет, на тридцать семь и одиннадцать шестнадцатых фунта.

– Чепуха! – невозмутимо отозвался крохотный джентльмен, сидевший напротив. – Это невозможно.

Первый собеседник обрадовался и даже зарделся от удовольствия.

– И тем не менее, это факт, – парировал он. – Честное слово спортсмена. А почему вы считаете, что это невозможно?

– А потому, – спокойно ответил второй, – что каждому рыбаку в этой комнате известен установленный наукой факт. А именно: в озере Муслемагантикук нет ни одной форели весом меньше полусотни фунтов.

– Разумеется, – подтвердил третий собеседник. – Дно озера представляет собой что-то вроде многослойного решета, и вся рыба весом меньше пятидесяти фунтов отсеивается сквозь него.

– А почему же тогда вода не утекает? – торжествующим тоном спросил дородный пациент.

– Раньше она и утекала, – серьезно ответил спокойный джентльмен. – До тех пор, пока законодательное собрание штата Мэн не приняло закон, который это запрещает.

Мой проводник вернулся ко мне, и мы прошлись по комнате.

– Эти спортсмены, рыбаки и охотники, – заметил он, – считаются простыми случаями и легко вылечиваются. Мы выписываем их вполне здоровыми через шесть–девять недель, причем они обещают больше никогда не рыбачить и не охотиться. Человек, который лжет относительно размеров пойманной рыбы или хвастается интеллектом своего сеттера, во всех остальных отношениях остается, как правило, вполне достойным гражданином. Кстати, такие пациенты составляют примерно сорок процентов всех больных.

– А кто относится к самым трудноизлечимым?

– Безусловно, те, кто находится в палатах для путешественников и политиков. Тем, у кого болезнь в легкой форме, а это рыбаки, светские завсегдатаи, волокиты, азартные игроки, скалолазы, жители фронтира (за исключением техасцев), составители рекламных проспектов, физики-исследователи и другие лжецы самого разного сорта, – так вот им мы позволяем на первой стадии лечения свободно общаться друг с другом. Это дает хороший эффект. А вот путешественников и политиков мы держим в строгой изоляции.

Мы уже выходили из помещения через дверь напротив той, через которую вошли, когда мое внимание привлек обрывок фразы, произнесенной напыщенным джентльменом:

– Сципион Африканский в разговоре со мной однажды заметил…

– Вот прекрасный пример того, что мы называем форсированным методом лечения, – пояснил помощник суперинтенданта. – Этот пациент добровольно пришел к нам два месяца назад. Форма заболевания у него самая обычная. Вполне правдивый во всех других отношениях, он не способен преодолеть искушение похвастаться личным знакомством, а то и близкой дружбой с выдающимися персонами. Друзья и знакомые так допекли его своими насмешками, что, услышав о появлении нашего учреждения, он, как разумный человек, сразу же явился сюда и попросил его вылечить. Дела у него идут отлично. Когда он обнаружил, что его упоминания о встречах с Биконсфилдом, Бисмарком или Виктором Гюго не вызывают здесь удивления, а другие пациенты тут же подхватывают эту тему и начинают рассказывать еще более удивительные истории, то вначале немного опешил. Но привычка лгать и вызывать восхищение своими знакомствами настолько укоренилась, что он постепенно и осторожно стал отодвигать круг своих великих приятелей все дальше и дальше в прошлое. Вскоре он стал упоминать Талейрана, Томаса Джефферсона и лорда Корнуоллиса. Обратите внимание на психологический эффект нашей системы. Когда все обычные сдерживающие моменты у такого лжеца исчезают и его байки ни у кого не вызывают ни сомнений, ни подозрений, ни даже удивления, он вспоминает о Вольтере, Вильгельме Молчаливом, Карле Великом и так далее. А представьте, что в клинике находится еще один пациент с такой же формой болезни. Тогда между ними начинается жесткая конкуренция, и каждый вынуждает соперника все стремительнее уходить в глубь веков. Не так давно я слышал, как этот же пациент описывал один из приемов Гелиогабала, где присутствовал в качестве почетного гостя. «Да-да, я там тоже был! – воскликнул второй лжец. – Помню, в тот вечер нам подали кабанью голову, фаршированную гусиными потрохами, и восхитительное сухое фалернское опимианское!»

– Ну, хорошо, – заметил я, – и каков ваш прогноз по этому случаю?

– Вот как раз сейчас двое лжецов углубляются со своими собственными псевдовоспоминаниями в прошлое со скоростью трех веков в неделю. И незаметно, чтобы они собирались остановиться. Такими темпами они вскоре якобы вспомнят допотопных патриархов, а там уже недалеко и до Адама. И тогда они будут готовы к лечению правдой. Проведя несколько недель в атмосфере строгой реальности в другом крыле нашей клиники, они выйдут оттуда в мир полностью здоровыми и гораздо более полезными гражданами, чем перед лечением.

Поднявшись по лестнице, мы увидели безукоризненно чистые спальные комнаты пациентов, потом миновали отдельные камеры, где лечились изолированные категории больных, а затем через правое крыло здания попали в лекционный зал, где идущих на поправку пациентов собрали на интереснейший доклад по теме «Нецелесообразность обмана с точки зрения закона». Меня не удивило, что лектором там выступал мой недавний железнодорожный знакомый бостонский юрист Меркль.

На обратном пути в приемный покой, он же офис, мы встретили обаятельного джентльмена лет сорока.

– Это хорошо известный в обществе человек, – прошептал мой спутник, пока пациент приближался к нам. – В прошлом он считался самым, мягко говоря, неискренним человеком в Америке. Никто не мог разобраться, когда он говорит правду или, скорее, говорит ли он вообще правду. Эта его привычка стала настоящей притчей во языцех, и родные настояли на том, чтобы он отправился в Лагвилль на лечение. Я рад, что вы с ним познакомитесь, потому что это хороший пример радикального лечения. Мы готовы выписать его в начале следующей недели.

Излечившийся лжец собирался пройти мимо нас, но помощник суперинтенданта остановил его.

– Мистер ван Рансеворт, – сказал он, – разрешите представить вам этого джентльмена, который изучает нашу систему.

– Рад с вами познакомиться, мистер ван Рансеворт, – проговорил я.

Он приподнял шляпу и изящно поклонился.