Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

- Ты чего кидаешься? - гневно спросила Ялка. - Совсем дурак? Смотри, я из-за тебя вся мокрая!

- Уж и снежком кинуть нельзя, - обиженно надулся тот, но через мгновение расплылся в хитренькой улыбке, показывая мелкие, но многочисленные зубы. Пустил ноздрями дым. - Ты что, обиделась? - спросил он. - Не обращай внимания. Это я так, шалю. Балуюсь.

- Ты кто?

- Дед Пихто! - человечек выколотил трубку о каблук, спрятал её в карман, оттолкнулся и спрыгнул вниз.

- Паберегись!

Он рухнул в сугроб, тотчас же запутался в глубинах своего великанского пледа и долго там барахтался в тщетных попытках выбраться. Вдобавок целый пласт рыхлого снега съехал с крыши вслед за человечком и почти совсем его завалил. Шляпа с него слетела. Ялка смотрела на него и чувствовала, как раздражение её куда-то улетучивается, и хоть она пыталась гневно хмуриться, всё равно не смогла сдержать улыбки.

Наконец человечек выбрался, отряхнулся и откопал свою шляпу, представ пред девушкой во всей своей красе и в полный рост. Нос человечка был кругл и красен, волосы торчали во все стороны, маленькие глазки постоянно бегали. Свои пухленькие ручки он сложил на груди кренделем и, несмотря на малый рост, держался перед девушкой с каким-то вызывающим достоинством.,Сколько ему было лет, определить было решительно невозможно. Ялка оглядела его с ног до головы, хмыкнула и покачала головой: более несуразного типа она в жизни не видела.

- Как тебя зовут? - спросила она.

- А тебя?

- Я первая спросила.

- Я - Карел, - представился он, снял шляпу и раскланялся с комичной церемонностью.

- А живёшь ты где?

- В кукушкином гнезде! - ответил тот и вдруг прочёл четверостишие:

Зовусь я Карел-весельчак,

Мой дом в кукушкином гнезде

Меня нельзя найти никак,

А встретите - везде.

Он смолк, прищурился и испытующе уставился на девушку:

- Ведь это ты - Кукушка? Так?

Ялка тряхнула волосами, поджала губы и обиженно вскинула мордашку.

- Меня зовут Ялка, - объявила она. Человечек на мгновение задумался.

- Лис зовёт тебя Кукушкой, значит, ты - Кукушка, - заявил он.

- Послушай, ты, Карел с крыши, - сердито сказала она, - если кто-то так меня зовёт, это ещё не значит, что всякий...

- Лис не ошибается, - не допускающим возражений тоном перебил её человечек и обошёл Ялку кругом, бесцеремонно разглядывая со всех сторон. А ты ничего, - одобрил он, и прежде чем она успела возмутиться, без перехода предложил ей: - Прогуляемся? Давай дружить. Я тебе лес покажу. Хочешь?

Всё это снова начало Ялку раздражать. Она конечно и сама хотела осмотреть окрестности, но в одиночку. Мало ли, что на уме у этого Карела. Сам-то он, конечно, невелик и на вид не опасен, но... А ну, как заведёт в чащобу, а там его дружки? С другой стороны он знал про травника и даже знал, как тот её зовёт. И потом, Лис же сам ей говорил, что бояться здесь нечего... Как бы то ни было, но Ялка твёрдо вознамерилась сказать "Нет" и уже раскрыла рот, и вдруг неожиданно для себя ответила:

- Хочу.

И покраснела.

* * *

Переулок Луны в старом Лиссе был местом тёмным и унылым. Упомянутое выше светило почти не заглядывало сюда ни ночью, ни тем паче - днём. Своему странному названию этот кривой и узкий закуток на юго-западной окраине города всецело был обязан длинному изогнутому дому очень странной планировки - при взгляде сверху, с птичьего полёта или же со шпиля ратуши, он здорово напоминал ущербный полумесяц.

Когда-то много лет тому назад один безумный архитектор смог уговорить тогдашний магистрат построить здесь торговый центр, отдав этаж внизу на откуп лавочниками и трактирщикам.

Уже тогда идея выглядела чистой воды авантюрой - строить на подъезде к городу торговые ряды, когда на рынке можно всё купить дешевле, не имело смысла; а позже, когда район захирел после воины, о ней и вовсе позабыли. Дом тем не менее достроили. Кирпичный, мрачный, с выбитыми окнами и с длинной галереей, пребывавшей в полумраке даже в солнечные дни, он стоял здесь Бог знает, сколько лет, совершенно никому не нужный, кроме квартирантов наверху да пары-тройки лавочников в галерее. А ещё на нижнем этаже была гостиница. Небогатая и пользующаяся определённой репутацией. Лавочники были упрямые и тоже небогатые, и эти качества заставляли их изо всех сил держаться за место, завоёванное под солнцем.

А точнее - "Под Луной".

Оная Луна - щербатая уродина из жести, издали похожая на ржавый таз, была закреплена над входом вместо вывески и всякий раз скрипела, если задувал норд-ост. Не помогало никакое масло, должно быть, ладил вывеску мастер исключительного таланта. В особо тёмные ночи постоялый двор, а нередко и сам проулок можно было отыскать только по этому скрипу. Квартал застроен был ужасно плотно, но двухэтажный полумесяц выделялся даже здесь. Проулок за его историю именовался всяко - и "Турецким" (полумесяц же!) и, разумеется, "Проулком полумесяца", и даже - "Месячным проулком", что давало повод местным острословам упражняться в остроумии. Но после давешней войны упоминать о турках было как-то нежелательно, остальное было либо длинно, либо пошло. В итоге "Проулок Луны" прижилось, закрепилось, да так и осталось.

В начале нынешнего лета магистрат затеял перебрать здесь мостовую. Впрочем, перебрать, пожалуй, слишком слабо сказано, скорее - заново перемостить. Рабочие взялись за дело рьяно (да и работа поначалу казалась несложной), но неожиданно наткнулись на старую канализацию и пробили в мостовой дыру. Ни одна повозка в переулок въехать не смогла, песок и щебень вовремя не подвезли, и в итоге посередине улицы образовался длинный и извилистый провал, куда до кучи ухнули четыре столба с фонарями, а дом дал осадку. Переулок Луны, и без того не слишком широкий, сузился ещё больше. С наступленьем холодов работы прекратили, и теперь переулок напоминал крепость после боя - такой же зверски разгромленный, безлюдный и пустой. Повсюду валялись груды камней, присыпанные снегом брёвна, брошенные и поломанные инструменты, и большие кучи вывороченной земли. Кое-где чьи-то заботливые руки перебросили через провал доску-другую, но помогало это мало. По вечерам здесь царила темень: единственный уцелевший фонарь у входа в харчевню ничего кроме ступенек и вывески не освещал. Сегодня как раз дул норд-ост, и узкое пространство переулка полнилось его тяжёлым стонущим дыханием и заунывным скрипом старой вывески.

Идеальное место для хорошей мышеловки.

- Погаси трубу, - потребовал Рутгер, заметив краем глаза тлеющий огонь. Огонёк с готовностью погас, но и только. Рутгер сосчитал до десяти, потом вздохнул и обернулся.

- Смитте, - с обманчивой мягкостью в голосе сказал он, - ты меня не понял: я сказал не "прикрой", а "погаси".

Стоявший за его спиной толстяк с трубкой смутился и забегал глазами.