Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны

Лютенс ни разу не пожалел о своём выборе, хотя дедовское «раздвоение личности» передалось ему в полном объёме. Никто об этом не догадывался, но достигший уже солидных чинов (опять же по-русски выражаясь) в ЦРУ, Лерой (вообще-то его при рождении нарекли Людвигом) Америку воспринимал только как страну проживания, а душой он был настоящим немцем, кайзеровского, так сказать, замеса, без всяких новомодно-демократических перекосов. Послевоенная ФРГ его раздражала, и своим пошлым «атлантизмом», и политкорректностью, и тем, что вместо старой доброй марки перешла на никчёмные «еврики»… И много чем ещё. Одновременно интеллектуально он предпочитал Америке Россию, даже со всеми её недостатками, которые легко могли быть устранены в случае грамотно организованной интеграции с будущим «Четвёртым рейхом».

Но и «американизм», бытовой и подсознательный, тоже никуда не делся, в полном соответствии с тезисом Маркса (или Энгельса, Лерой всегда путал, кто из этой парочки что сказал или написал): «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».

Такого вот сотрудника имело ЦРУ и ему поручило координацию очередного антироссийского заговора. И он его успешно « координировал», вплоть до вчерашнего дня. Теперь пришла пора посмотреть на происходящее несколько по-иному.

– Ну что, подруга, вроде и нам с тобой доверили серьёзное задание «от и до»: самим придумать, самим найти, самим исполнить, – сказала Герта Людмиле, когда они сидели в уютной кафешке под липами Екатерининского парка и, словно девочки, лакомились удивительно вкусным здешним мороженым, шоколадным со смородиновым сиропом.

– Да и слава Богу, – кивнула Вяземская. – А то надоело уже. Он меня только что в туалет на руках не носил. «Ах, бедненькая, ах, раненная смертельно, ах, ты, смотри, не вставай раньше времени». Даже противно.

– Дура, – рассудительно ответила Герта. – Где ты ещё такого мужика найдёшь? Полковник, а по сути – чуть ли не диктатор здешний. С Президентом только что не на «ты» разговаривает, а мой, хоть и трижды министр, его побаивается. Раз горшки из-под тебя выносить был готов, значит – по-настоящему любит.

– Да, наверное, – кивнула Людмила, на самом деле на сто процентов уверенная, что так и есть. Но надо же повыпендриваться перед подругой. Как без этого?

– А мой – до сих пор не знаю, – пожаловалась Герта. – И что любит, говорит, и жену уже пристроил…

— То есть как? – не поняла Людмила.

– Нашёл её любовника, поговорил по душам и велел, чтобы завтра же женился и забирал к себе. Денег на обзаведение подкинул…

Судя по выражению лица Герты, видно было, что этот ход ей нравится.

– Нет, ну а ты? – Видно было, что Вяземскую, всерьёз считающую себя уже замужней и крайне положительной женщиной, это волновало.

– Ну что я? Хороший человек. Сорок ему, естественно, не мальчик, не девственник. Жена ему стерва попалась – с кем не бывает. Но главное условие он исполнил – я сказала, пока не разведёшься – не подходи. И не подпускала…

Посидели ещё, начали думать, как к новому заданию подходить. Людмила вспомнила, какими глазами на неё смотрел Волович. И кое-что ещё из его биографии.

– А давай-ка, позвони ему сейчас, – предложила Герта, двусмысленно усмехаясь. – Прибежит же, б… буду, прибежит, прямо сейчас. И сразу его мы в раскрутку возьмём.

Вяземская достала из сумочки розовый телефончик (уже знала, какими гаджетами в этом мире девушке её стиля пользоваться подобает), набрала номер. Поворковала, используя самые эротические из своих обертонов.

– Точно угадала. Уже едет…

Валькирии для встречи были одеты самым подходящим образом. В Москве стояла тридцатиградусная жара, и они благословляли судьбу, что сейчас были в РФ, а не в Империи. Там нравы куда строже, а здесь обе были одеты в юбочки, длиной на ладонь всего ниже того места, где бедро теряет своё благородное наименование. И в топики без бюстгальтеров, оставляющие открытыми животы и мало что скрывающие выше. При их росте, фигурах и дизайну ног ходить по улицам в таком виде было не то чтобы затруднительно, но занимало больше времени, чем обычно. Валькирии невольно тормозили – хотелось услышать и осознать всё, что встречные мужчины, юноши и мальчики, достигающие подходящего возраста, говорили, зацепившись взглядами за эти «чуда природы».

Слух у девушек был достаточен, чтобы в пределах двадцати метров выделять всё, их интересующее.

Волович, очевидно, был настроен на что-нибудь безусловно романтичное, поскольку Вяземская вызывала у него каскадные выбросы самых важных гормонов, и он совершенно искренне считал, что как мужчина гораздо привлекательнее Вадима Ляхова. Достаточно распространённый синдром, между прочим.

Людмила позволила ему выпить сто граммов коньяку, закурить в предвкушении интересного разговора. При этом он всё время пялился поочерёдно за вырезы девичьих кофточек и пытался заглянуть ещё дальше, чем позволяли края юбок обеих подруг, в то же время расточая комплименты исключительно Витгефт, Людмиле он только «глазки строил», что выглядело довольно противно.

Наконец Герте это надоело, и она прервала «современную идиллию» резкими словами.

– Насмотрелся? И хватит. Какого цвета у меня трусы – я потом скажу. Теперь быстро и без зихеров – у кого из американцев был на связи? Ты меня знаешь, в деле видел. Я с тобой рассусоливать не собираюсь – отвечаешь быстро, конкретно и от души – всё останется, как раньше. Твои отношения с руководством меня не интересуют. Но контактёра мне сдай. Иначе тебя через полчаса будут рыбки Москвы-реки обнюхивать, в рассуждении, съедобный или нет. Я нюансов здешней сыскной работы не понимаю, у меня свои есть.

Переход от осматривания девичьих прелестей и от мыслей об их практическом использовании к такому вот разговору был слишком стремительным и неожиданным. При этом взгляд красавицы Герты не оставлял надежд, что имеет место просто милый розыгрыш.

Волович сломался сразу. Не потребовалось демонстрировать пыточные приспособления, перечислять статьи Уголовного кодекса, что ему светят, просто убеждать, что с чистой совестью жить гораздо приятнее, чем с замаранной. Он поверил: захочет эта барышня – и он умрёт. Очень быстро. Ни мольбы, ни попытки обмануть её не помогут.

Он глубоко, со всхлипом вздохнул.

– Можно я ещё выпью?

– Пей, но опять же помни – вариантов нет. Хоть трезвый помрёшь, хоть пьяный, но сначала расколешься. Говори.

Волович успел сдать Фёсту всех своих московских друзей-приятелей и просто серьёзных людей, с кем ему так или иначе приходилось пересекаться. Авторитетов преступного мира тоже. Но Ляхов почему-то совсем не интересовался, кто дёргал верёвочки сверху. Возможно, решил, что, как обычно, всё замыкается на американского посла, а промежуточные звенья ему были неинтересны.