Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны

Ляхов излагал Лютенсу эту историю, вальяжно раскинувшись в кресле и с явным удовольствием, рисуясь своей эрудицией. Как молодой доцент на семинаре со студенточками и аспирантками. Хотя повод, по которому они здесь находились, очевидно, не располагал к такого рода академичности.

Так разведчик и спросил – при чём здесь эта, достаточно уже давняя история, и не тянет ли собеседник время в каких-то собственных целях, поскольку вопрос , если уж он поставлен, должен решаться конкретно и конструктивно.

– Вот сразу и видно, что никогда ничего толкового из американской разведки так и не получится, – с сожалением в голосе ответил Ляхов. – Прагматизм, причём весьма низкого, я бы сказал, пошиба, не позволяет вам, как у нас выражаются, воспарять мыслью и в результате находить решения яркие и нестандартные. Вот как я с вами сегодня. Выпьем ещё по чуток?

Лютенс молча кивнул, слова партнёра его одновременно задели и заинтересовали. Вдобавок он понимал, что лишь любезно предлагаемая хозяином высококлассная выпивка позволяет ему сохранять некое подобие выдержки.

Нервный срыв у него уже произошёл, сразу, как только стало известно, что план, которому он посвятил больше года напряжённой работы, провалился. Причём провалился без каких-либо объективных обоснований и оправданий вроде внезапно для Наполеона и Гитлера наступившей зимы или «странного» нежелания Александра Первого подписывать (а с какой, собственно, радости?) мир на условиях Бонапарта, сидящего в Кремле, но не имеющего ни малейшей возможности столь же отчаянным рейдом взять ещё и Петербург. Кстати, за двести лет историки так и не разобрались, а отчего французы сразу не пошли на настоящую, а не «духовную» столицу вражеского государства.

Лютенсу и всем заинтересованным лицам ссылаться было не на что, поскольку отсутствовали хоть какие-то видимые факты и факторы, принесшие русскому Президенту победу, а им – поражение. Просто сорвалось дело, «и тольки», как выражался Нестор Махно в кинофильме «Пархоменко» [121]. Так срывается неизвестно почему со спиннинга рыба, уже схватившая блесну.

И всё, что разведчик делал последние чрезмерно затянувшиеся дни, было явно патологическим поведением, в какой-то мере купировавшимся почти инстинктивно принимаемым алкоголем. Так больная кошка, не зная фармакологии, находит нужную ей лечебную травку. То виски, то водка позволяли Лютенсу балансировать на достаточно тонкой грани, отделявшей просто тяжёлый стресс от чего-то вроде реактивного психоза со всеми вытекающими последствиями.

Это может показаться странным – всё ж таки в разведке должны работать люди с гораздо более устойчивой психикой, позволяющей выносить вещи похуже – например, арест, пытки, суд, длительное тюремное заключение, иногда и в камере смертников, – примеров этому масса. Но натуры, как известно, у всех разные, некоторые люди разоряются не по одному разу, бывает, опускаются на самое дно жизни и всё же продолжают жить и находить в этой жизни какие-то радости. А другие кончают с собой из-за совершеннейшего пустяка вроде обвала курса акций на бирже или жены, пойманной с любовником в кульминационный момент в собственной супружеской постели…

Самое главное, он почти правильно понимал происходящее с ним и ухитрялся сохранять даже достаточно спокойные интонации, отчётливо при этом зная, что на самом деле самое бы лучшее – немедленно отправиться в отдалённый санаторий в заросших сосновым лесом горах, под присмотр минимум двух психоаналитиков и надёжной вооружённой охраны. И чтоб на сотню миль вокруг нельзя было достать ни капли спиртного.

– Да к тому я это рассказал, что это готовый для вас сценарий поведения на ближайшие несколько месяцев. Завтра или послезавтра вы сядете в самолёт и отправитесь в Вашингтон. Для посла – по вызову начальства, для начальства – для конфиденциальной встречи с ним же, заранее не согласованной по причине полного недоверия ко всему вашему окружению, включая посла и всю здешнюю агентуру всех разведок мира. Чем круче паранойя – тем достовернее. Они там в Лэнгли и вокруг давно все параноики, так что вы никого не удивите.

Заодно напишете письма – на имя президента, кого-то вам лично в конгрессе или сенате известного, можно и во всякоразные газеты, как запасной вариант, с изложением вашей истинно патриотической позиции во всей этой московской, крайне сомнительной истории. Но это, разумеется, лишь на тот случай, если что-то вдруг не так пойдёт, по законам Мэрфи и Паркинсона. Прикрыть от бессмысленного гнева недалёкого (в умственном смысле) начальства я и сам вас сумею, жалованье вам положу неслабое, а идейную сторону «смены флага» вы уж как-нибудь сами себе обоснуйте….

А знаете, Лерой, что-то плоховато вы выглядите, – вдруг с неприкрытой тревогой в голосе сказал Ляхов. – Внезапного головокружения, загрудинной боли, одышки, страха смерти не ощущаете? – Он резко поднялся со своего места, начал щупать пульс разведчика, заглядывать ему в зрачки. Лютенсу на самом деле захотелось погрузиться в мягкую пучину беспамятства.

– Я бы немедленно занялся вашим здоровьем, – словно через вату услышал Лерой. – Вы сможете перед своими замотивировать, если сегодня придётся ночевать не дома? А то я и здесь помогу…

– Не надо. Я за своё поведение не отчитываюсь, вообще могу неделю в посольстве не появляться…

– Неделя ни к чему, а вот до завтра вам бы стоило побыть под наблюдением. Знаете, есть такой диагноз – «Недоперепитие». Это когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. С вами то же самое, на фоне сердечной недостаточности. Герта, бегом ко мне…

Это всё, что услышал Лютенс, перед тем как полноценно отключиться. Даже не успел подумать, не отравил ли его «вербовщик».

Пришёл в себя Лютенс, как ему показалось, очень быстро. Вроде как короткий обморок с ним приключился, когда хотя и теряешь сознание, но представление о течении времени сохраняешь. Однако сразу же понял, что это не так. Он лежал раздетый на застеленном свежим бельём диване, под тонким одеялом, а небо в высоком окне напротив ощутимо розовело, обозначая, что ночь (хорошо, если первая) почти прошла.

Разведчик прислушался к себе, как водится, подвигал ногами и руками. Всё было в полном порядке, тело слушалось, самочувствие великолепное, даже никаких следов похмелья. А должны бы быть, тут он сомнений не испытывал. Хорошо помнил, чего и сколько (вчера?) выпил. Помнил даже то, что в какой-то момент его встревожило – спиртное пролетало стопка за стопкой, а изменения степени опьянения он не ощущал, только голова наливалась тяжестью и окружающий мир всё больше и больше становился каким-то картонным, как плохие декорации в прогорающем театрике.