Виталий Вавикин - Желание верить (сборник)

За школой стояла старая, закрытая церковь. Кунц заметил ее, когда вышел вечером на задний двор. Замки на дверях были ржавыми, и Кунц смог без труда сбить их. Где-то далеко грохотала война. Кунц открыл тяжелую железную дверь. Чужая вера, чужие страхи, надежды… В нос ударил запах пыли. Кунц вошел, оставив дверь за собой открытой. Под ногами заскрипело разбитое стекло. Паутина покрывала подсвечники. Кунц зажег десяток свечей. Со стен с укором смотрели лики святых. Смотрели на каждого – не важно, кто он и откуда. Кунц расстегнул кобуру, достал парабеллум и приставил к виску. Мыслей в голове не было. Никаких мыслей за последние месяцы.

Подул ветер, захлопнув тяжелую дверь. Кунц вздрогнул, опустил онемевшую руку, убрал в кобуру парабеллум. Он не знал, сколько прошло времени. Может быть, пара минут, может быть, пара часов. К запаху пыли добавился запах горящих свечей. Расплавленный воск полз вниз по подсвечникам, увлекая за собой паутину. Кунц посмотрел за грязные, расположенные почти под самым потолком окна. «Как же здесь быстро темнеет», – подумал он, направляясь к выходу. Дверь не открылась. Кунц навалился на нее плечом. Железо и плоть сошлись в неравной схватке. Плоть проиграла. Сознание резанула острая боль. Кунц отошел от двери, огляделся, пытаясь найти еще один выход. Запах горящих свечей усилился, теперь к нему добавился запах ладана, голоса, пение проповедника, шуршание ног пришедших прихожан. Кунц закрыл глаза. Кто-то задел его плечом, извинился по-русски. Кунц проводил мужчину растерянным взглядом. Служба только начиналась, и люди всё шли и шли. Шли сквозь закрытые двери, словно усталые, сломленные призраки, которые обречены на вечные страдания…

Кунц не двигался – не мог двигаться. Не знал даже что это – смирение или беспомощность? Он просто стоял и смотрел. Смотрел на чужих, незнакомых людей. Людей, которые, возможно, действительно когда-то приходили сюда. Кунц почему-то вспомнил далеких австралийских туземцев, которые отказывались от завоеванных земель своих врагов, боясь, что души тех, кто жил там прежде, будут преследовать их, вселяться в их детей, отравлять их жизнь. «Может быть, с нами произойдет то же самое? – подумал Кунц, – а потом, когда мы оставим чужую землю, нечто подобное случится и с теми, кто попытается преследовать нас?». Скрюченная тяжестью лет старуха впереди Кунца упала на колени, начала кланяться, ударяясь лбом об пол, прося что-то у Бога. У чужого для Кунца Бога.

Когда Кунц вышел на улицу, была уже поздняя ночь. Он не помнил, как открылась дверь, но все еще чувствовал запах ладана и далекое пение священнослужителя с седой, кучерявой бородой. Где-то далеко гремела война. Кунц замер, услышав оружейный выстрел. Пуля просвистела так близко с лицом, что Кунц почувствовал ее жар. Мальчишка лет десяти вышел из зарослей шиповника, бросил на землю старую винтовку и побежал прочь. Кунц проводил его взглядом, достал сигарету, закурил. Где-то закричал постовой, дал очередь по мальчишке, промахнулся, побежал следом. Все было нереально четким. Кунц слышал тяжелое дыхание мальчишки, топот солдатских сапог за его спиной. Он обернулся и посмотрел на старую церковь. Голос священника стих. Чужой голос. Под чужим небом…

Джек никогда не знал историю. Да что там история?! До тюрьмы он и читать-то едва умел. Но тюрьма изменила его. Добавила новых шрамов и новых знаний. В тюрьме была библиотека. Джек избегал даже смотреть в ее сторону до тех пор, пока не получил удар под ребра. На сломанные ребра, которые не могли срастись, наложили пластины. На коже после операции остались незаживающие шрамы. Джеку пришлось ждать почти два месяца, когда в тюрьму привезут регенерационную машину и заставят плоть исцелить себя. Но и после того, как шрамы стали просто шрамами, Джек еще долго находился в лазарете. Высокий негр по имени Илайджа приносил ему книги. Единственный негр на всю тюрьму. Джек предусмотрительно не разговаривал с ним, но книги брал. В основном это были скучные статьи о перенаселении, об освоении океана, о городах под водой, о победе над смертью. Читая о последнем, Джек вспоминал свою рану. Разве она не могла убить его? Могла. Тогда о каком бессмертии идет речь? Ему вспомнилась мать – далекая, призрачная. Мать, которую он уже почти не помнил. Они расстались с ней полторы сотни лет назад. Кажется, она встретила кого-то и перебралась из подводного города на землю. Так, по крайней мере, думал Джек. А он… Он остался. Ему с детства нравился этот нависший над головой стеклянный купол. И за последние три сотни лет его жизни, ничего не изменилось. Он любил свой город так же, как в тот день, когда родился. Воспоминаний об этом уже почти не осталось, лишь уверенность, что все было именно так. До приема вакцины и после. В документах стояла дата и число, когда это случилось. Джеку было двадцать – когда мать достала две вакцины бессмертия. Тогда они были счастливы. Тогда им казалось, что впереди у них вечность… Джек перевернул очередную страницу, читая о проявившихся, спустя пять десятилетий побочных действиях приема вакцины бессмертия. Ученый-скептик писал, не скрывая сарказма, что все кратковременные эксперименты были удачны, а ждать пятьдесят лет никто бы не стал. Вакцину пустили в производство. Сначала на земле, затем в подводных городах. Цены на нее падали так быстро, что в аптеки не успевали завозить все новые и новые партии. Правительство спешно выпускало законы об ограничении рождаемости, о строительстве новых подводных городов, но… Но все эти меры оказались лишними. Природа сама позаботилась об этом. Проиграв битву за старение, она одержала победу, лишив людей способности регенерации. Шрамы не заживали, язвы не затягивались. Люди превращались в уродливые куски плоти. Никто не рожал больше детей – смерть. Никто не желал принимать участие в контактных видах спорта – уродство. Даже когда появились регенерационные машины, ситуация не особенно изменилась. Мир замер, застыл. Никто не рождался. Никто не умирал. Лишь изредка в газетах писали о случаях самоубийства и о том, что правительство разрешило создать еще одного ребенка в пробирке. Все говорили об этих детях, строили планы. Один статистик даже попытался подсчитать, сколько потребуется лет, чтобы эти дети заменили застывший мир, вернули ему прежнюю суету – 12341 год. Джек долго думал над этой цифрой, затем громко рассмеялся. Негр из библиотеки поднял на него свои глаза, но так ничего и не сказал. Джек снова перечитал статью о детях из пробирки. Статья была написана почти двести лет назад. Он попытался подсчитать, сколько бы сейчас уже было детей из пробирок, будь та правительственная байка правдой. Пара тысяч? Десять тысяч? Но байка осталась байкой. О детях из пробирок писали, только когда кто-то умирал. Писали, чтобы подавить панику, связанную с вымиранием. Больше о них не было сказано ни одного слова. Лишь в желтой прессе придумывали рассказы о спецшколах, в которых учат детей из пробирок. Учат, чтобы они управляли стадом бессмертных. Но на самом деле никаких детей не было. Это был провал. Конец. И застывший мир знал это. Знал, но отказывался верить.