Борис Батыршин - Коптский крест

Мама Николеньки умерла четыре года назад. Доверять сына заботам гувернантки отец не захотел; к тому же мальчику пришло время поступать в подготовительный класс гимназии. Отец видел сына студентом университета, а в Севастополе – увы, не было классической гимназии. Так что было решено отправить Николеньку к дяде, в Москву. Сам дядя, Василий Петрович Овчинников, жил с семьей – женой и двумя дочерьми, четырнадцати и восьми лет – в доме, что достался ему года три назад, после смерти дальнего родственника. Овчинниковы обитали в большой семикомнатной квартире, а остальные комнаты сдавались внаем, как делал это прежний владелец дома.

Надо отметить, что Василий Петрович, человек интеллигентный, но не слишком-то практичный, предпочел в память о своей университетской юности сдавать жилье небогатым студентам. У него селились те, кому не нашлось места в «Чебышах» или «Аде» на Козихе или Большой Бронной [4].

Вот и сейчас трое таких студиозусов (как именовал их дядя Василий) – Никита Васютин с третьего курса Императорского Московского технического училища [5]и парочка его приятелей из университета – восседали на лавочке во дворе и спорили о чем-то, вооружившись стопкой книг и брошюр. Да так жарко спорили, что казалось, книги вот-вот превратятся из орудий пытливого ума в метательные снаряды. Дворник Фомич размеренно шкрябал метлой по камням двора, время от времени неодобрительно косясь на «скубентов».

Фомич достался Овчинниковым в наследство, вместе с домом. Сей достойный муж не одобрял постояльцев, которых приютил в доме новый хозяин. Впрочем, порядок он понимал. Бывший скобелевский солдат, отставленный по ранению после Хивинского похода семьдесят третьего года [6], не рисковал выражать недовольство открыто, ограничиваясь взглядами исподлобья и придирками. Однако со временем Фомич смягчился – студенты оказались недурным источником дохода. Возвращаясь порой за полночь, они исправно отдавали недовольно бурчащему дворнику, открывавшему ночным гулякам ворота, свои кровные алтыны и пятаки.

Николенька поздоровался с господами студентами и пробежал было мимо них, как вдруг замер, как вкопанный.

Во дворе появилось что-то лишнее. Николенька сразу даже не понял, что именно. Просто глаз зацепился за что-то, чего быть не должно, да так крепко, что мальчик с разбегу замер на месте.

Подворотня. Даже не подворотня, а темный тоннель в свежеоштукатуренном простенке, в паре шагов за спинами сидящих на лавочке. Темный проход, в глубине которого проглядывала ажурная вязь кованой железной калитки. Словом – ничего особенного, обычное дело для любого московского дворика.

Но еще вчера этого тоннеля не было! Совсем! И Николенька знал это наверняка. Там, где возник непрошеный элемент интерьера, как раз и стояла та самая скамейка, на которой бурно дискутировали студенты. Это сейчас они вытащили ее почти на середину двора, на самое солнышко, чем и вызвали недовольство Фомича, но вчера-то она была там, у стены, рядом с заросшим травой штабелем досок!

– Фомич, а Фомич!

– Чего вам, барин? – Дворник прекратил шваркать метлой по брусчатке и обратил благосклонное внимание на Николеньку. Ни один мальчишка с Гороховской ни за что не посмел бы обратиться к Фомичу столь фамильярно – сорванцам внушали уважение и казенная бляха поверх фартука, и тусклая серебряная медалька «За Хивинский поход» с витиеватым вензелем Александра Освободителя, которую Фомич носил не снимая.

– Фомич, а Фомич! Что это за новые ворота?

– Какие ворота, барин? Не новые они, а старые, тока покрашенные. Василий Петрович распорядился. – И, удовлетворив любопытство бестолкового барчука, Фомич опять взялся за метлу – шшух, шшух, шшух…

Так, выходит, Фомич не заметил «лишней» подворотни? Это Фомич-то, который в лицо знает каждую травинку на вверенном ему дворе? «Все чудесатее и чудесатее», как говорила девочка Соня, оказавшаяся в царстве Дива, – книгу с этой волшебной историей Василий Петрович подарил на прошлый день ангела кузине Николеньки, четырнадцатилетней Марине.

Но сейчас Николеньке было не до литературы. Во дворе появилась некая загадка, и с ней следовало немедленно разобраться. Тетрадь по латыни, находка под плинтусом, даже перспектива попасть в кондуит – все было забыто. Николенька воровато оглянулся на окна – а вдруг тетя Оля стоит и наблюдает, не застрял ли племянник во дворе, вместо того чтобы торопиться в гимназию? Но на этот раз любимая тетушка не проявила обычной бдительности, так что, обойдя скамейку со студентами, Николка подошел к загадочной подворотне. Нет, решительно она была не на своем месте! И трава, отделяющая подворотню от всего пространства двора, тоже была неправильной – такой впору расти у стенки, а здесь она должна быть вытоптана… и тянуло из подворотни чем-то неприятным. Сыростью оттуда тянуло, да так отчетливо, что мальчик поежился, хотя стоял на ярком майском солнышке, и невольно обернулся.

Все было как обычно. Компания Васютина бубнила на скамейке что-то свое, студенческое; утреннее солнце заливало двор лучами, мерно шваркала метла Фомича – шшух, шшух…

И Николенька шагнул в кроличью нору.

То, что Николка остался жив, не назвать иначе как чудом. Когда Николенька, пройдя сквозь сырую подворотню, ступил на тротуар, он в первый момент ничего не понял, а ноги по инерции пронесли его еще несколько шагов. Мальчик споткнулся на бордюрном камне и, пытаясь удержать равновесие, совершил унизительную пробежку вперед, и тут…

Что-то огромное, пронзительно воя, пронеслось вплотную к мальчику, обдав его отвратительным смрадом. Николка отпрянул, вновь споткнулся о проклятый бордюр и с размаху въехал в кого-то ранцем. Упасть ему, впрочем, не дали – мальчик получил чувствительную оплеуху в сопровождении крепкого ругательства, отпрянул – и с трудом увернулся от другого ревущего чудовища.

Пронзительный визг, скрежет, толчок… Николку швырнуло вперед, и он полетел куда-то, под вой сирен и истошный женский вопль: «Ребенка задавили!»

Гимназисту повезло. Разминувшись на какой-то миллиметр с бампером серебристого «ауди», он угодил прямиком под следующий за нею микроавтобус, но, на счастье, водила потрепанной мосгазовской «буханки» успел каким-то немыслимым усилием затормозить. Так что мальчик лишь получил дополнительное ускорение, вылетел на тротуар и бросился бежать, оставляя за спиной визг тормозов, крики прохожих и матюги ошалевших от ужаса водителей.

Николенька остановился только в третьем по счету дворе. Два первых он проскочил, не задержавшись, шарахаясь от экипажей, загромоздивших обочины, оскальзываясь на сером монолите, которым, как коркой, была покрыта земля. Но стоило влететь в тихий, самого обычного вида дворик, как силы оставили мальчика. Николка без сил рухнул на маленькую скамеечку и принялся озираться по сторонам.