Дэйв Эггерс - Сфера

– Что ж, увидимся, – наконец промолвил он. Кивнул Мэй, а затем и ее зрителям – их набралось уже сто миллионов. Кое-кто ужасался, но многие восторгались и жаждали продолжения.

В туалетной кабинке, наставив объектив на дверь, Мэй поднесла записку Тау к самому носу, чтобы не увидели зрители. Тау требовал встречи наедине и подробно объяснял, где они встретятся. Когда Мэй будет готова, написал он, пускай выйдет из туалета, включит звук и скажет: «Я иду обратно». Все решат, что она возвращается в туалет по неизвестной, но срочной гигиенической надобности. А Тау в этот момент на полчаса выключит ее трансляцию и все камеры «ВидДали», которые могут ее засечь. Случится, конечно, небольшой переполох, но иного выхода нет. На кону, писал он, ее жизнь, жизнь Энни, жизнь ее родителей. «Все на свете, – писал он, – шатко застыло над пропастью».

Это будет ее последняя ошибка. Мэй сознавала, что это ошибка – встречаться с ним, да еще не перед камерой. Но акула разбередила ее, подталкивала к неверным решениям. Ах, если бы кто-нибудь принимал решения за Мэй – уничтожил бы все сомнения, все шансы потерпеть неудачу. Однако нужно ведь выяснить, как Тау все это провернул? Может, Мэй проверяют? В этом есть некая логика. Если ее готовят к великим свершениям, наверняка же устроят ей проверку? Да как пить дать.

И она выполнила инструкции Тау. Вышла из туалета, сказала зрителям, что возвращается, и едва трансляция выключилась, последовала указаниям. Сошла вниз, как в ту странную ночь с Кальденом, повторила путь, которым они шли, когда он водил ее в глубокое подземелье, где поселили и поливали холодной водой Стюарта и все, что видел Стюарт. Когда добралась до места, Кальден – ну, или Тау – ее уже поджидал, привалившись к красному контейнеру. Он стащил вязаную шапку с бело-серых волос, но не снял кенгуруху, и от этого гибрида, от Тау и Кальдена в одном лице, на Мэй накатило отвращение, и когда он шагнул к ней, она заорала:

– Нет! Он замер.

– Стой, где стоишь, – велела она.

– Мэй, я не опасен.

– Я тебя не знаю.

– Прости, что не сказал, кто я такой. Но я не врал.

– Ты сказал, тебя зовут Кальден! Это не вранье?

– Помимо этого, я не врал.

– Помимо этого? Помимо того, что соврал, кто ты такой?

– Ты ведь понимаешь, что у меня не было выбора.

– Что вообще за имя такое – Кальден? Где ты его взял? На сайтах «Выбираем имя ребенку»?

– Ага. Нравится?

Его улыбка пугала. Мэй не надо быть здесь, надо уйти сию секунду.

– Я, наверное, лучше пойду, – сказала она и шагнула к лестнице. – По-моему, это какой-то чудовищный розыгрыш.

– Мэй, подумай головой. Вот мои права. – Он протянул ей водительские права. На фотографии – чисто выбритый темноволосый человек в очках, более или менее похожий на Тау, каким она его помнила, Тау из видеотрансляций, со старых фотографий, с портрета маслом у дверей библиотеки Бейли. Имя – Таулер Александр Господинов. – Посмотри на меня. Что, не похож? – Он сходил в свою пещеру в пещере, которую однажды делил с Мэй, и вернулся в очках. – Видишь? Теперь понятно, да? – И, словно отвечая на ее следующий вопрос, прибавил: – Я всегда выглядел очень заурядно. Сама знаешь. Потом избавился от очков, от кенгурух. Поменял внешность, пластику. Но главное, поседел. И отчего, как по-твоему?

– Понятия не имею, – сказала Мэй.

Тау обвел руками красный контейнер, и зал, и огромный кампус наверху.

– Вот из-за этого всего. Из-за этой ******** [42]акулы, которая пожирает весь мир.

– А Бейли и Стентон знают, что ты тут шляешься под другим именем? – спросила Мэй.

– Конечно. Знают. Им того и надо. Говоря строго, мне нельзя покидать кампус. Пока я здесь, они довольны.

– А Энни знает?

– Нет.

– То есть я…

– Третий посвященный.

– И почему ты мне рассказываешь?

– Потому что ты очень влиятельна и должна помочь. Ты одна можешь все это притормозить.

– Что притормозить? Компанию, которую ты создал?

– Мэй, я ничего такого в виду не имел. И все происходит слишком быстро. История с Полнотой – она далеко за пределами всего, что я придумал, когда начинал, далеко за рамками всего, что правильно. Нужно как-то восстановить равновесие.

– Во-первых, я не согласна. Во-вторых, ничем помочь не могу.

– Мэй, «Сфере» нельзя достичь Гармонии.

– Что ты несешь? Как ты можешь? Если ты Тау, ты сам почти все это и придумал.

– Да нет же. Нет. Я хотел цивилизовать веб. Придать ему элегантности. Уничтожил анонимность. Взял тысячу несопоставимых деталей, слепил из них единую систему. Но я и в страшных снах не видел мира, где аккаунт в «Сфере» обязателен, а вся власть и вся жизнь текут по каналам одной-единственной сети…

– Я пошла, – сказала Мэй и отвернулась. – И я не понимаю, что мешает тебе. Бросай все. Раз ты в это не веришь – уходи. Живи в лесах.

– Мерсеру не помогло, правда?

– Иди на ***. [43]

– Извини. Извини меня. Но я из-за него тебя и позвал. Ты что, не понимаешь? Он – лишь одно из последствий. Будут и другие Мерсеры. Толпы других. Толпы людей не хотят, чтоб их нашли, а их все равно найдут. Толпы людей против. Но все изменилось. Раньше была возможность отказаться. А теперь все кончено. Гармония «Сферы» – конец всему. Мы заполняем «Сферу» до краев, запираем всех внутри – это тоталитарный кошмар.

– И виновата я?

– Да нет, конечно, нет. Но ты теперь – посол и глас. Ты – лицо «Сферы». Доброжелательное, дружеское лицо. И Гармония «Сферы» возможна благодаря тебе и твоему другу Фрэнсису. Ты придумала обязательные аккаунты в «Сфере», а он – этот свой чип. «АУтенДети»? Мэй, это бред и ужас. Ты сама не понимаешь? Всем имплантируют чипы во младенчестве, безопасности ради. И да, это спасет жизни. Но потом что – думаешь, в восемнадцать лет эти чипы внезапно удалят? Хрен там. В интересах образования и безопасности все, что человек делает, будут записывать, отслеживать, фиксировать, анализировать – и это навсегда. Он взрослеет, получает право голоса, право участвовать – и обязан пользоваться «Сферой». Тут-то и настанет Гармония «Сферы». За всеми будут следить, от колыбели до могилы, и бежать некуда.

– Ты и впрямь как Мерсер. Эта паранойя…

– Но я знаю больше Мерсера. Тебе не кажется, что, если страшно мне, кто почти все это говно придумал, тебе тоже не мешало бы испугаться?

– Нет. Мне кажется, ты оступился.

– Мэй, многое я изобретал только для забавы, ради извращенной игры – проверить, заработает ли, станут ли люди пользоваться. Все равно что гильотину на площади поставить. Как-то не ожидаешь, что в очередь выстроятся тысячи желающих сунуть туда голову.

– Ты так это видишь?

– Нет, прости. Неудачное сравнение. Но кое-какие наши проекты я… я просто хотел проверить, что скажут люди, прогнутся ли. Они покупались, а я через раз глазам своим не верил. А потом упустил момент. Уже Бейли здесь, и Стентон, и первичное размещение акций. И все полетело кубарем, и денег было столько, что хватало на любой маразм. Мэй, пожалуйста, вообрази, куда все это катится.