Дэйв Эггерс - Сфера

– Я понимаю. Но я… ну, увидела тебя и хотела с тобой побыть. Не знала, о чем еще спрашивать. Правда, ты как? Ты какая-то вымотанная.

– Спасибо тебе, Мэй. Сама знаешь, я это обожаю: только выступила перед миллионами, как мне говорят, что я ужасно выгляжу. Спасибо тебе. Ты добрая.

– Я просто беспокоюсь. Ты вообще спишь?

– Не знаю. Может, распорядок сбился. Смена поясов.

– Помочь чем-нибудь? Давай я тебя поужинать свожу?

– Поужинать? И на тебе камера, а я так фигово выгляжу. Фантастическая мысль, но нет, спасибо.

– Ну хоть чем-то разреши помочь.

– Да нет. Просто нагнать надо.

– Интересное что-то?

– Да так, все как обычно.

– Законодательные эти штуки нормально прошли? На тебя столько всего взвалили. Я переживала.

В голосе Энни зазвенел лед:

– Ну и зря ты переживала. Я не первый день этим занимаюсь.

– Я не в этом смысле переживала.

– А ты ни в каком не переживай.

– Я знаю, что ты справишься.

– Вот спасибочки-то! Я помчусь вперед на крыльях твоей веры в меня.

Сарказм Мэй решила проигнорировать:

– Так мы когда увидимся?

– Скоро. Придумаем что-нибудь.

– Сегодня, а? Пожалуйста?

– Не сегодня. Сегодня завалюсь спать, к завтра надо ожить. Дел по горло. Куча нового с этой Полнотой, и…

– С Полнотой «Сферы»?

Повисла долгая пауза – Мэй не сомневалась, что Энни смакует весть, Мэй неведомую.

– Ага. Бейли тебе не говорил? – эдак пропела Энни, и от этого тона Мэй покоробило.

– Не знаю, – сказала Мэй. Аж сердце заныло. – Может, и говорил.

– Ну, они считают, что уже очень близки. Я ездила пробивать кое-какие последние барьеры. Волхвы думают, нам осталось разрулить еще пару загвоздок, и все.

– А. Про это я, кажется, слышала, – сказала Мэй. Что она говорит, зачем эта мелочность? Но Мэй правда ревновала. А как не ревновать? С чего бы у нее был такой же доступ к информации, как у Энни? Мэй понимала, что не имеет права, и все равно хотела знать, считала, что имеет больше прав, чем сейчас, – имеет право узнавать новости не от Энни, которая три недели была через полмира от «Сферы». Пробел в знаниях отбросил Мэй на некий унизительный уровень, в плебейское обиталище говорящих голов и подсадных уток.

– Тебе точно ничем не надо помочь? Может, какую-нибудь маску, а то у тебя глаза опухшие?

Мэй ненавидела себя за эти слова, но произнести их было приятно – как будто изо всех сил почесала, где чешется.

Энни откашлялась.

– Ты сама доброта, – сказала она. – Но мне пора.

– Точно?

– Мэй. Не хотелось бы грубить, но лучше всего мне сейчас вернуться за стол и к работе.

– Ясно.

– Я не грубая. Но мне по-честному надо нагонять.

– Да я понимаю. Конечно. Нормально. Завтра все равно увидимся. На совещании в «Концептуальном Королевстве».

– Что?

– В «Концептуальном Королевстве» бу…

– Да нет. Это я знаю. Ты идешь?

– Иду. Бейли сказал, надо.

– И будешь транслировать?

– Конечно. Что-то не так?

– Да нет. Нет, – сказала Энни, явно выжидая, переваривая новость. – Я просто удивилась. На этих совещаниях горы секретной интеллектуальной собственности. Может, он тебя только к началу позвал. Даже не знаю…

Спустили воду; Мэй увидела, что Энни встала.

– Идешь?

– Ага. Правда, уже так опаздываю, что сейчас сблюю.

– Ладно. Не блюй.

Энни кинулась к двери и исчезла.

До доктора Вильялобос надо добраться за четыре минуты. Мэй встала, включила звук и вышла из туалета.

Потом вернулась, выключила звук, села в той же кабинке и дала себе минуту очухаться. Пускай зрители думают, что у нее запор. Плевать. Где бы ни была сейчас Энни, наверняка она плачет. Мэй и сама всхлипывала, проклинала Энни, проклинала и эту блондинку до последнего ее блондинистого дюйма, и ее узколобую полномочность. Да, Энни работает в «Сфере» дольше – подумаешь. Они теперь равные, а Энни не может с этим смириться. Придется ее заставить.

В поликлинику Мэй вошла в 14:02.

– Привет, Мэй, – сказала доктор Вильялобос, встретив ее в вестибюле. – Пульс, я вижу, нормальный, а пробежалась ты так, что зрителям, наверное, досталась любопытная статистика. Пойдем.

Не стоило, конечно, удивляться, что доктор Вильялобос тоже стала любимицей публики. Пышная фигура, знойные глаза, голос как гармоника – на экране она была не человек, а вулкан. О таком враче мечтали все, особенно гетеросексуальные мужчины. С появлением «АУтенТы» о непотребных комментариях лучше забыть, если хочешь сохранить работу или семью, и доктором Вильялобос восторгались утонченнее, но все равно демонстративно. «Приятно видеть доброго доктора!» – написал какой-то мужчина, едва Мэй зашла в кабинет. «Да начнется осмотр!» – высказалась другая душа, посмелее. Доктор Вильялобос разыгрывала деловитый профессионализм, но, кажется, тоже наслаждалась. Сегодня она надела блузу на молнии, немало открыв щедрую грудь, – на приличной дистанции ничего, но в объективе Мэй выходило отчасти непристойно.

– Итак, показатели у тебя хороши, – сказала доктор Вильялобос.

Мэй сидела на смотровом столе, доктор стояла перед нею. Мэй проверила на запястье, что видят зрители, и убедилась, что мужчины останутся довольны. Как будто сообразив, что картинка чересчур провокационна, доктор Вильялобос отвернулась к стенному монитору. На экране отображались несколько сотен величин.

– Количество шагов могло быть и повыше, – заметила она. – У тебя в среднем всего пять тысяч триста, а нужно десять тысяч. Тем более в твоем возрасте – должно быть еще больше.

– Я знаю, – сказала Мэй. – Слегка замоталась.

– Ладно. Но давай увеличим. Пообещай мне, а? Далее, Мэй, поскольку мы сейчас беседуем со зрителями, я бы хотела порекламировать программу, которая собирает твои показатели. Называется «Сферическая медицина», сокращенно СЭМ. Сэм – это мой бывший, и, Сэм, если ты нас смотришь, я назвала программу не в честь тебя.

На запястье у Мэй случилась буря. «Ну ты и дурак, Сэм».

– Через СЭМ мы в реальном времени собираем показатели всех сфероидов. Ты, Мэй, и нубы первыми получили браслеты нового образца, но с тех пор мы надели их на всех сотрудников. Что позволило нам аккумулировать очень точные и полные данные на все одиннадцать тысяч человек. Представляешь? И вот первые плоды: на той неделе в кампусе появился грипп, и мы за какие-то минуты выяснили, кто его принес. Отослали ее домой, и больше никто не заразился. Если б только мы могли не пускать людей в кампус с микробами. Если б никто никогда не уходил, не пачкался снаружи, мы бы все были в шоколаде. Но позволь я сойду с трибуны и займусь тобой, Мэй.

– Если новости хорошие, – ответила та и постаралась улыбнуться. Ей было неуютно, хотелось уже перейти к делу.