Евгений Филенко - Гребень волны

– Да… если хотите.

Варданов отстранил его и, потоптавшись на пороге, вошел в каюту Фроста. Кратов молча наблюдал за ним – отчужденно, будто из зрительного зала. Светофильтр, все еще надвинутый на шлем, лишь усугублял его отстраненность от происходящего. Ксенолог потерянно бродил между разбросанными вещами, с опаской поглядывая под ноги. Возле пчелы он ненадолго задержался.

– Идиотское положение, – сказал Варданов, выходя наконец.

Он был бледен. Когда его рука дернулась, чтобы машинально помассировать виски, видно было, как мелко дрожат пальцы.

– Нужно что-то предпринять, – продолжал он. – Нельзя оставлять все как есть, – Варданов криво усмехнулся. – Помните, у Шекспира: «Средь поля битвы мыслимы они, а здесь не к месту, как следы резни…» А я даже не знаю, что нужно делать.

– Я тоже, – признался Костя. – Может быть, поместить ЭТО в холодильную камеру?

– Да, конечно, – кивнул Варданов. – Но прежде следует освободить камеру от всевозможных экспонатов. Курт использовал ее для своих целей. И, очевидно, не совсем по назначению. Займитесь этим, а я здесь… приберусь.

Камера и в самом деле была загромождена прозрачными капсулами, общим числом десятка полтора, в которых Фрост хранил добытых им ранее местных тварей. Тут были и небольшой красный равноног, и парочка красных шипоносов, и диковинный красный же рогатый щитоголов, и еще какие-то красные инсектоиды, названий которых Костя не знал… Избавившись от скафандра, он сгружал покрытые изморозью капсулы на тележку и переправлял их в жерло утилизатора, где они пропадали без следа. И уже ни при каком стечении обстоятельств не могли вдруг обратиться в убийц-зомби.

На некоторое время Кратов сумел раствориться в этой работе. Ему было зябко, руки горели от прикосновения к холодному, но груз болезненных воспоминаний отошел куда-то на второй план.

Однако камера быстро пустела, и все неминуемо возвращалось на круги своя…

Он вышел к Варданову, который дожидался в коридоре. У ног его стоял прикрытый белой материей керамитовый бокс, вроде того, в котором маялась серая пчела. В каюте все было расставлено по местам, свет притушен, по полу хлопотливо шныряли черепашки-уборщики.

– Вот и все, – сказал Варданов, дергаными движениями сдирая с рук перчатки и швыряя их на съедение уборщикам.

Вдвоем они занесли бокс в холодильную камеру и наглухо закрыли за ним стылую дверь. Несколько минут постояли молча.

– Тяжело, – наконец промолвил ксенолог. – Но придется оставить переживания до прибытия на базу.

– А получится?

– Надо постараться… Вам ничего не почудилось, когда вы были в каюте Курта?

– Взгляд, – сказал Костя.

– Что-то вроде того. Неприятное ощущение. Корабль, кажется, прекрасно защищен. Внутри него мы в полной безопасности. Если пренебречь нелепыми случайностями, вроде злополучного стрелохвоста… Однако же создается полная иллюзия его прозрачности. Мы ходим по корабельным помещениям, разговариваем, размышляем, а в это время за нами внимательно наблюдают чужие глаза. И делают это, заметьте, без особой доброжелательности.

– С чего бы им питать к нам добрые чувства? – пожал плечами Кратов.

– Справедливое замечание… Теперь наша задача – вернуть Маони.

Они прошли на центральный пост. Варданов пробежался пальцами по сенсорам внешней связи.

– Гвидо, – позвал он.

Из динамиков доносился один лишь слабый, будто удаленный на громадное расстояние, гул, который перемежался треском помех.

– Варданов вызывает Маони, – повторил ксенолог. – Гвидо, отвечайте!

Гул понемногу затухал, и на его место заступала полная, ничем не нарушаемая тишина.

– Гвидо! – крикнул Варданов. – Бесполезно, – вдруг сказал он абсолютно спокойно и сел. – Я боюсь об этом думать, но, по всей вероятности, они его нашли.

– Он в «галахаде», – сказал Кратов, кусая губы. – И у него фогратор.

– Возможно, у пчел есть средства, чтобы совладать со скафандром высшей защиты. Мы же, как выяснилось, ничего не знаем… И вряд ли Гвидо сумеет воспользоваться оружием. Он не любит стрелять так, как вы. Когда иного выхода не останется, он может опоздать пустить фогратор в дело.

– А если вызвать базу?

– Пожалуй, – после непродолжительного раздумья согласился Варданов. – Тем более, что сейчас это просто непременно нужно сделать… – он снова поколдовал над сенсорами. Затем звучно произнес: – Пустота. Вакуум! О чем это свидетельствует?

– Только о том, что отказала аппаратура связи, – предположил Костя.

– Нет, драйвер! Аппаратура в полном порядке, спросите у когитра.

– И спрошу, – сказал Костя. – Когитр, сообщите состояние бортовых систем связи.

– Состояние активное, – скучным голосом ответил когитр.

– Почему же она не работает?

– Ответить не могу. Предположение: внешняя непроницаемость для ЭМ-связи. Возможно присутствие над кораблем изолирующих полей специфической природы…

– Вот видите, – сказал Варданов. – Нас просто лишили связи. Это замечательно! Вообразите, каким мощным технологическим потенциалом должна располагать эта цивилизация, чтобы подавить нашу ЭМ-связь!

Костя в недоумением вытаращился на ксенолога. Тот выглядел чрезвычайно удовлетворенным.

– Вот что, драйвер, – произнес Варданов. – Я хотел бы, чтобы вы с предельным вниманием выслушали то, что я сейчас скажу. Это важно, и это надлежит запомнить.

– Ну, пожалуйста… – сказал Кратов неуверенно.

– Теперь многое становится понятным, – продолжал Варданов. – Например, очевидно, что никуда эти таинственные астрархи не исчезали. Они здесь, рядом. Просто мы оказались не в состоянии точно их идентифицировать. Мы избрали неверную тактику – и потерпели сокрушительное фиаско. И вынуждены расплачиваться за ошибку дорогой ценой.

– А чему вы так радуетесь?! – поразился Костя.

– Повода для оптимизма у меня и вправду недостаточно, но я доволен хотя бы обретенной ясностью. Все гораздо проще, чем мы тут фантазировали, драйвер. И простота эта – в сложности! Не нужно было охотиться за всеми этими красными ползучими формами. То есть, конечно, определенный познавательный интерес они, вне всякого сомнения, представляют. Более того, в ксенологической модели разумной цивилизации Псаммы им отведена вполне определенная роль, – Варданов уже не говорил, а, по своему обыкновению, вещал. Поучал, и вразумлял, и наставлял на путь истинный. И Костя понемногу уступал, против воли втягиваясь в столь же ненавистную, сколь и привычную роль вынужденного неофита… – Это всего лишь роботы! Впрочем, «роботы» – сказано чересчур сильно. Это орудия, эффекторы. Разумеется, они наделены некоторым количеством степеней свободы, как всякое живое существо. И с наших человеческих позиций они являются нормальными представителями традиционной фауны. До определенного момента это красное воинство вполне независимо в своих поступках. Стрелохвост нападает на все, что движется. Равноног питается синей колючкой и обладает не только конечностями равной длины, но и философским равнодушием к большинству внешних раздражителей, отчего всецело заслуживает названия «равнодух». Шипонос роет в песке нору, укрепляет ее стены клейкими выделениями и откладывает там яйца. Все происходит естественным порядком, покуда никто из этих тварей НЕ ВОСТРЕБОВАН.