Алексей Барон - Те, кто старше нас

Второй уже зрелый мужчина. Ростом пониже, но жилист, быстр в движениях, равнодушен и очень цепок взором. Этот не будет мучить понапрасну. Но он куда опаснее. То, что, будучи кшатрием, дожил лет до тридцати, говорит о многом. В наше жестокое время такое удается далеко не каждому. Тому, кто более жесток, чем время. И хотя бы чуточку его умнее. А вот это сулило крохотную надежду.

Наконечник копья упирается в горло. Уже не припомню, который по счету негодяй держал в руках мою жизнь. Я хриплю.

— Странное имя, — усмехается молодой.

И немного отводит острие. Я кашляю. По шее стекает капля крови.

— Ты чем-то недоволен? — издевательски спрашивает злой мальчишка.

— Перестань, — говорит старший. — Кто ты, старик?

Я называюсь.

— Вот как?

Старший глядит с интересом.

— Правду говоришь?

— Сейчас мне лучше было бы скрывать свое имя.

— Верно. А куда идешь?

Я объясняю.

— К кому?

Я перечисляю титулы. Молодой кшатрий презрительно сплевывает:

— Ну ты и нахал.

Старший задумывается. Удивительны такие мгновения, когда решается судьба. Весь мир подкатывается к развилке. На взмахе повисает крыло птицы. Над отмелью останавливается волна. К небу прилипает лист пальмы. Время замерзает, как ручей в Гималаях. Понимаешь, что всякое движение сложено из кратких мигов неподвижности.

— Свяжи их, — коротко бросает старший воин.

И все вновь приходит в движение. Удивительно многое успеваешь узнать за мгновение, когда решается судьба.

— Шакья! Стоит ли возиться? — противится молодой.

— Не стоит быть дураком, Добайкха. Это удовольствие короткое.

— Да какая им цена?

— Готамид встречается не под каждым тамариндом.

Молодой хохочет:

— Скоро их вообще нигде не встретишь!

Старший не разделяет его веселья.

— Запомни, молокосос, — внушительно говорит он. — Редкость всегда имеет цену.

— Что-то умное, — скривился Добайкха.

— Ты долго будешь препираться?

Молодой кшатрий нехотя связывает меня и Ананду одной веревкой. Нас ведут через кустарник. Как скотину. Но ведут туда, куда я хотел попасть, и пока не убивают. Можно считать, повезло.

Старший кшатрий дергает веревку так, что я спотыкаюсь.

— Пошевеливайтесь!

Быть может, чувствует себя неловко за то, что оставил Нас в живых. Добайкха играет копьем. Он идет позади, покалывает ягодицы Ананды и хохочет. Наверное, с ним плохо обращались в детстве. Ананда закусил губу, смотрит в землю. Когда-то мой ученик сам был кшатрием. Так и не привык спокойно сносить унижения. Будь его воля, обоим стражникам пришлось бы худо. Даже при нашем несытом житье Ананда все еще может переломить бамбук о колено.

Войско Виручжаки заполнило большое поле по обеим сторонам дороги. Солнце еще только клонилось к дальним лесам на заходе, а солдаты уже располагались на ночлег.

Дымы множества костров поднимались к темнеющему небу. В предвечернем воздухе отчетливо слышались крики, ржание лошадей, удары по забиваемым в землю кольям. Мы шли мимо построенных на скорую руку шалашей, пирамид копий, задумчиво жующих слонов.

У шатров военачальников с ноги на ногу переминалась скучающая стража, суетились слуги. Над дорогой висела полоса пыли протяженностью в несколько тысяч шагов. Там мелькали всадники, доносился стук копыт и топот все еще подходящих отрядов. Сворачивая с дороги под резкие выкрики команд, солдаты безжалостно сминали посевы.

— Любуйтесь, любуйтесь, — хохочет Добайкха. — Воевать вам захотелось? Дурачье!

Искушенный Ананда качал головой. Я и сам ясно понимал обреченность своей затеи. Собрать такую воинскую силу, какую я видел, стоило огромных трудов и денег. Здесь были представители десятков племен и народов, даже смуглые и курчавые жители южных плоскогорий встречались. Наемники.

Виручжака не сможет оставить армию без добычи, он не повернет, не рискнет вызвать недовольство своей знати, особенно браминов. Даже если захочет. А ему ведь совершенно не за что любить моих родичей.

Значит, Капилавасту обречена. Сакии смогут выставить не больше одного кшатрия против четырех, а то и пяти врагов. При таком неравенстве сил никакие стены не спасут гордых шакья. От Виручжаки даже не потребуется особого полководческого умения, численность задавит и все решит сама собой.

Видимо, сознавая это, Виручжака и не торопился, не утомлял войско. Шел не спеша, чтобы слухи о его мощи успели ослабить дух вражеской армии. Помешать ему могло лишь чудо. Какой-нибудь потоп в разгар сухого сезона. Вмешательство богов, в которое я давно не верю. Тримурти не воплотится в Кришну, чтобы восстановить справедливость. Боги всегда на стороне силы. Им не стыдно.

Дурачье, сказал этот сам не слишком умный кшатрий. И он прав. Требовалось настоящее безумие, чтобы довести древнее и некогда богатое государство до войны в столь вопиюще невыгодных условиях. Будь я царем, этого не могло случиться. Но я давно отказался от трона ради истины. Истину так и не нашел, а Капилавасту гибнет. Значит, я виноват.

Виноват? Но разве у меня не было права распорядиться судьбой по собственному усмотрению? Боги тогда позволили. А теперь наказывают зрелищем того, к чему это привело.

Немилосердные боги! Я не мог знать, что так получится. Да и не дожил бы на царских харчах до нынешних времен. Затосковал бы, как тот павиан.

Одно чудо все же случилось. Виручжака нас принял, и довольно скоро, еще до захода солнца. Все те же два кшатрия провели нас на вершину холма, к царскому шатру — навесу из дорогих тканей на шестах сандалового дерева.

Я до сих пор помню, как приятны сумрак, легкий ветерок и запахи курительниц там, за позолоченными кистями. Какой истомой сочатся подушки и ковры. Как прекрасно среди них обнаженное женское тело. Все это у меня было. Теперь оно есть у Виручжаки.

Очевидно, царь только что совершил вечернее омовение и пребывал в благожелательном настроении. Он сидел в низком резном кресле. Две рабыни массировали его волосатые ноги.

Сначала все внимание Виручжаки было поглощено их Работой. Потом он поднял взгляд.

— Подойди, старик. Я слышал о тебе.

Меня подняли с колен и поставили перед ним. На царской лысине блестели капли воды. Почему-то если у мужчины мало волос на голове, то много в остальных местах. Интересно, почему? Еще такой мужчина очень любит женщин. Но не душу, а только тело. Часто такие мужчины весьма проницательны. Особенно после близости с женщиной. После близости с женщиной они способны к благожелательности.

Очень коротко мы взглянули в глаза друг другу. И все поняли. Бывает, что совершенно разные люди мгновенно ощущают родство душ и сходство в восприятии мира. Я понял, что этот царь тоже много думал своей головой. Он тоже хорошо знал свою ношу. Вот только ноша у него другая.