Алексей Барон - Те, кто старше нас

Впереди послышалось характерное чавканье. Андрей остановился. Шли двое, а на ночь глядя двоих многовато, опыт имелся. Моральный кодекс религию потеснил и, хотя прижиться не смог, успел породить от жизни опыт. И этот опыт настойчиво советовал перейти на другую сторону улицы. Убраться подобру-поздорову. Слиться с черным забором. Дабы не вводить ближнего во искушение, что есть грех. В темноте вообще ни к чему встречаться с братками по разуму.

Андрей проделал все тихо и быстро, как надо. И вновь прислушался. Шли двое. Во всяком случае, двумя парами ног, это точно. Но во что обуты? Звуки доносились непривычные, чересчур отчетливые, без бульканья, хотя и с чавканьем. Сапоги так не звучат.

И походка странная. Медленная, ленивая, задумчивая. Словно на барском моционе. В деревне ради свежего воздуха по ночам гуляют. Трезвые здесь так не ходят вообще. А пьяные не умеют ходить молча. Пока на ногах держатся, окрестности оглашают. Если не держатся, тогда не ходят, все просто.

Впрочем, долго теряться в догадках не пришлось. Рыча мотором и разбрызгивая лужи, из переулка вывернул грузовик. Фары разогнали тьму, осветив обыкновенную коровенку.

— Да чтоб у тебя молоко пропало!

Андрей вернулся на нужную сторону улицы и вскоре подошел к общежитию девушек. Их поселили в пустовавшей избушке, наскоро вставив выбитые стекла и починив печь.

Типично городские создания восприняли избушку с восторгом, который Андрей ни в коей мере не разделял. Уж больно на отшибе стоял дом. Это само по себе провоцировало деревню на смычку. Вдобавок первокурсницы подозревают, что любовь приятна, и торопятся проверить на деле. Им всегда кажется, что более подходящей местности, чем сельская, для этого не сыскать. Выткался по озими алый цвет зари… и так далее. Вырвавшись из-под родительского глаза, советы старших товарищей не воспринимают, хоть ты посиней. Соображать начинают только после знакомства с манерами местных кавалеров, куртуазных до невозможности.

Словом, осложнения в такой ситуации неизбежны. Особенно если светятся окна без занавесок, прекрасно виден стол с тяжелой бутылкой, а также комплект юных дев в придачу. Даже уличную дверь не заперли, мотыльки беспечные. Хоть что-то же им мамы должны были шепнуть на ушко! Ан нет, песню поют разудалую…

Как получим диплом —

Гоп-гоп-дуба, —

Махнем в деревню.

Будем пить самогон,

Гоп-гоп-дуба,

Пахать будем землю!

Андрей постучал. Гомон за стеной смолк. Через секунду напряженной тишины на пороге выросла Эрика Шварц. Самая белокурая из бестий, вопреки фамилии.

— Андрей Васильевич?! Вы?

Уперев руки в боки и выпятив заметный бюст, она пыталась скрыть улики фигурой. А лицом выражала радостное удивление.

— Так приятно, что вы нас навестили!

Андрей поморщился.

— Бесполезно. Не пыжьтесь. Вашу бутылку от сельсовета видно.

— Ну… всего лишь шампанское, Андрей Васильевич. Что такого?

— Они и на шампанское хорошо слетаются.

— Кто?

— Мухи.

— Ух какие! — Некоторые из девочек засмеялись.

— Мух бояться — в деревню не ездить, — бойко выпалила Эрика.

— Да все нормально будет, Андрей Василич, — поддержало общество. — У нас кодекс сильный.

— Какой еще кодекс?

— Моральный.

— Моральный! Здесь и уголовный не слишком чтут.

— Что ж, научим, — с большой уверенностью заявили принцессы.

— Где меня искать, вы знаете, — сухо сказал Андрей. — Если кодекс не поможет.

Она прибежала часа через полтора. Андрей знал, что это случится, поэтому спать не ложился.

Губы Эрики дрожали, в глазах блестели слезы.

— Т-такие грубые! Анд-дрей Васильевич, они ругаются матом, представляете?

— Вот так сюрприз, — удивился Андрей. — Кто бы мог подумать.

— Простите нас! Помогите.

— Иду.

— Да зачем? — спросил шофер Мишка, сын квартирной хозяйки. — Подумаешь, трахнут кого-нибудь. Тебе-то что?

Андрей знал, что моральные доводы на шоферов не действуют. Шоферы их стыдятся. А вот служебные обязанности признают.

— Должность такая.

— А. Ну-ну. Плохая у тебя должность.

Андрей взглянул на него. Мишке не повезло, не мог выступать против квартиранта. К общежитию не пойдет, будет соблюдать нейтралитет. Что ж, и то хлеб. Мужик здоровый, холостой да пьющий.

Андрей нацепил галстук. Куртку застегнул не до конца. Так, чтобы были заметны полоска воротничка и узел галстука. То и другое в деревенском сознании ассоциируется с начальством. Довольно эффективное психологическое оружие. Второе по значению после погон и орденских планок.

— Андрей Васильевич! — взмолилась Эрика. — Скорее, пожалуйста!

— Тихо, девочка.

Он натянул голубые сапоги. Потом побрызгался одеколоном «Шипр».

— Андрей Васильевич, мы ведь не на танцы собираемся!

— Разве? А мне показалось… Эрика промолчала.

— Ладно, двинули, — смилостивился Андрей. Обогнув будку злобного Басурмана, они вышли в огород.

— А где тут милиция? — спросила Эрика.

— Милиция не тут, она в Ужуре.

— Так это ж… сорок километров.

— Сорок пять.

— Какой ужас!

— Ну-у, что вы. В первый раз ужаса не бывает. Ужас случается не раньше второго.

— Спасибо, утешили.

— Да пожалуйста. Приходите еще.

Эрика споткнулась о куст картошки. Андрей поймал ее за локоть, но она вырвалась.

— Боже, вы ведь все знали наперед! И…

— Что — и? — насмешливо поинтересовался он.

— Нет, ничего.

Мухи слетелись, и в большом количестве. Человек пять толпилось даже на крыльце. Андрей глубоко вздохнул. Именно сейчас все решится. Главное, не дать слабины, но и не переборщить, не доводить до взрыва, держаться середины. А это и есть искусство.

— Разрешите, — с холодной самоуверенностью сказал он.

И отодвинул первого. Второй попятился сам. В сенях пришельцы расступились тоже, помогло недоумение.

Оставив за спиной угрюмых молодых людей деревни Кызыл-Май, он вошел в жилую комнату. Обстановку застал следующую.

На столе все еще стояла бутылка. Девчонки сидели на кроватях, прижимаясь к стенам. У двух глаза уже повлажнели. В общем, и сцена, и публика были подготовлены.

— Что я вижу? — заводясь, начал Андрей. — Выпиваем, значит?

Начальственным шагом он приблизился к столу, взял бутылку, взглянул на этикетку. Стихли не только подчиненные, но и те, в сенях. Если б он начал с них, эффект получился бы плачевным. Но когда видишь, что подставил дам, будь ты хоть павиан, все равно проблески сожаления прорежутся. И эти проблески человеческого на некоторое время сдержат тупую агрессивность.

— Абрау-Дюрсо? Неплохо, неплохо, — благожелательно одобрил Андрей. — Большие нынче стипендии на лечебном факультете.

И вдруг заорал:

— Так-то комсомолки выполняют задание партии?! Вам что, институт надоел?! Вылетите как миленькие, никакой блат не спасет!