Уолтер Тевис - Человек, который упал на Землю

Как-то раз она устроила вечеринку, позвав нескольких «подружек» из соседних квартир. Ньютон прятался от их глаз в её спальне, но прекрасно мог слышать, как они поют старые гимны вроде «Скалы времён» или «Веры наших отцов», пьянея от джина и умиления, и ему казалось, что они получают гораздо большее удовлетворение от этого эмоционального разгула, чем мог получить средний класс от своих римских вечеринок с барбекю, пьяного ночного купания в бассейнах и быстрого секса. Но даже Бетти Джо не была вполне искренней по отношению к этим старым наивным гимнам, потому что, как только соседки, пошатываясь, разошлись по своим собственным трёхкомнатным клеткам, она плюхнулась на кровать рядом с ним и стала хихикать над глупостью баптистской возрожденческой религии с её гимнами, в которой её воспитала кентуккийская семья, и говорить, что «переросла всё это, хотя иногда это бывает очень даже мило — попеть песни». Ньютон ничего не отвечал, хотя не мог не удивляться. Он несколько раз смотрел передачу «Час возрожденья старины» на старых антейских плёнках, видел он и «современные» религиозные программы, в которых пытались «извлечь творческую пользу из Бога», а музыка состояла исключительно из вальсов Штрауса, сыгранных на электронном органе, и фрагментов увертюры «Поэт и крестьянин». Ньютон вовсе не был уверен, что люди поступают мудро, насаждая это своё странное проявление — которого на Антее не знали, но в зарождении которого на Земле, вероятно, можно было обвинить антейцев, посещавших эту планету в незапамятные времена, — этот особый набор предположений и обязательств, именуемый религией. Впрочем, он не очень хорошо понимал, что это такое. Конечно, антейцы верили, что во Вселенной могут существовать боги или существа, которых можно было бы назвать богами, но для них это не имело большого значения, — так же, как, на деле, и для большинства землян. И всё же древняя вера людей в грех и его искупление была ему понятна. Как и другим антейцам, Ньютону было близко знакомо чувство вины и желание её загладить. Но теперь человечество будто пыталось выстроить на замену своим религиям шаткие конструкции из полуверы и сентиментальности, и он не знал, что об этом думать; он и в самом деле не мог понять, почему Бетти Джо так предана мнимой силе, которую получает еженедельными порциями в своей синтетической церкви, — ведь эта сила была, пожалуй, гораздо менее надёжна, чем та, которую она черпала в джине.

Спустя некоторое время Ньютон попросил её налить вина, и Бетти Джо услужливо подала ему хрустальный винный бокальчик, который купила специально для него, а затем опытной рукой налила вино из бутылки. Он выпил его довольно быстро. За время выздоровления он научился получать от алкоголя гораздо большее удовольствие.

— Что ж, — сказал Ньютон, когда она наполняла для него второй бокал. — Думаю, я смогу съехать отсюда на следующей неделе.

Бетти Джо помедлила, наливая вино. Потом спросила:

— Зачем, Томми? — Она звала его Томми, когда напивалась. — Тебя никто не гонит.

Господи, до чего же он был странный! Высокий, тощий и большеглазый, как птица, — но по квартире он передвигался по-кошачьи легко, даже со сломанной ногой. Он всё время глотал таблетки и никогда не брился. Кажется, он и не спал никогда. Бетти Джо иногда вставала по ночам, просыпаясь с пересохшим горлом и гудящей головой, если выпила накануне слишком много джина, а он сидел в гостиной, с ногой на подставке, и читал или слушал маленький проигрыватель золотистого цвета, который привёз ему из Нью-Йорка толстый юрист. А иногда он просто сидел в кресле, подперев руками подбородок, плотно сжав губы, таращился в стену и думал о чём-то — один бог знает о чём. В такие моменты она старалась двигаться бесшумно, чтобы не помешать ему. Но он всегда слышал её, как бы тихо она ни кралась, и она замечала, как он вздрагивает. Но потом он всегда улыбался ей и иногда говорил пару слов. Один раз, на второй неделе его выздоровления, он показался ей таким потерянным и одиноким — он сидел, уставившись в стену, будто пытаясь разглядеть там кого-то, с кем можно поговорить. Со своей сломанной ногой он походил на полуживого птенца, выпавшего из гнезда. Он выглядел таким несчастным, что ей захотелось обнять его голову руками и по-матерински приласкать его. Но она не стала этого делать: она уже знала, как он не любит, когда до него дотрагиваются. И он был таким хрупким — она могла сделать ему больно. Ей ни за что не забыть, какой он был лёгкий, когда она несла его от лифта — в залитой кровью рубашке и с изогнутой, как проволока, ногой.

Бетти Джо закончила причёсываться и принялась красить губы. Она впервые в жизни взяла губную помаду серебристого цвета и тени для век, какими красятся молоденькие девушки, и, закончив макияж, поглядела на себя в зеркало с некоторым удовольствием. Для своих сорока лет она выглядела не так уж плохо, если скрыть крошечные багрянистые пятнышки вокруг глаз, появившиеся от джина с сахаром. Сегодня вечером она замаскировала их с помощью косметики, которую специально для этого и купила.

Некоторое время она разглядывала своё лицо в зеркале, а затем начала одеваться. Сначала она натянула прозрачные золотистые трусики и бюстгальтер, которые купила сегодня, а затем надела ярко-красные брюки, подходящую к ним блузку и блестящие серьги. Напоследок она нанесла на волосы серебряные блёстки. Теперь она стала похожа на кого-то другого и, стоя перед зеркалом, поначалу чувствовала себя неловко. Что за глупость она затеяла, вырядившись подобным образом? Но где-то в подсознании, в этом пыльном архиве, где безжалостно была пронумерована каждая бутылка джина и где хранились неприятные воспоминания о её муже, по счастью, покойном, — в глубине души она прекрасно понимала, что именно задумала. Но Бетти Джо не стала извлекать эту мысль на поверхность сознания. В этом искусстве она была мастером. Через минуту она уже немного свыклась с этим новым образом сексапильной вдовы, и, одной рукой подхватив стакан с джином с туалетного столика, а другой разглаживая свои обтягивающие алые брюки, распахнула дверь и вошла в комнату, где сидел Томми.

Он разговаривал по телефону, и на маленьком экранчике ей было видно лицо этого юриста, Фарнсуорта. Обычно они созванивались по три-четыре раза в день, а однажды Фарнсуорт явился сам, и с ним несколько молодых людей серьёзного вида. Они целый день о чём-то разговаривали и спорили в её гостиной, не обращая на неё внимания, словно она была частью обстановки. Все, кроме Томми, — тот был вежлив и мил и нежно поблагодарил её, когда она принесла мужчинам кофе и предложила им джин.

Пока он разговаривал с Фарнсуортом, она присела на диван, подобрала старую книжку комиксов и, допивая джин, лениво пролистала несколько страниц с самыми откровенными картинками. Но это ей быстро наскучило, а Томми всё говорил и говорил — о каком-то научном проекте, которым они занимались в южной части штата, и о продаже таких и сяких акций. Она отложила комиксы, допила свой джин и взяла одну из его книг, что лежали на приставном столике. Ему присылали на дом сотни книг, и в комнате уже становилось от них тесно. Книга оказалась каким-то сборником стихов, и она поспешно положила её обратно и взяла другую. Эта называлась «Термоядерное оружие» и была заполнена чертежами и цифрами. Бетти Джо снова почувствовала, насколько глупо выглядит в этой одежде. Она встала и решительно налила джин ещё в два стакана, поставила один на телевизор, а другой забрала с собой на диван. Но даже чувствуя себя глупо, она заметила, что безотчётно принимает соблазнительную позу а-ля кинозвезда, лениво вытягивая на диване полные ноги. Она наблюдала за Томми поверх своего стакана, глядя, как отблеск от лампы играет на его белых волосах, его тонкой, золотистой, почти прозрачной коже, его изящной, по-женски тонкой руке, непринужденно лежащей на столе. Теперь она начала осознавать, чего она, собственно, добивается, и, лёжа в полумраке, разомлев от джина, почувствовала озорное возбуждение, попытавшись представить это странное, изящное тело рядом со своим. Глядя на него и позволив своему воображению играть с этой мыслью, она понимала, что возбуждается от его необычности — его непонятной, нечеловеческой, несексуальной природы. Может быть, она — вроде тех женщин, которым нравится заниматься любовью с чудаками и калеками? Что ж, он как раз и то, и другое — но сейчас ей было наплевать на всё на свете. Новые брючки обтягивали её ноги, джин горячил изнутри, и ей не было стыдно. Если она сможет вызвать в нём желание — если он вообще способен испытывать желание — она будет гордиться собой. А если нет — всё равно, он такой милый, он не должен обидеться. Её влекло к нему живое тёплое чувство; допив джин, она впервые за многие годы ощутила что-то похожее на любовь — в придачу к желанию, которое она распаляла в себе весь день, с самого утра, когда вышла из дома в своём старом ситцевом платье и купила эти брюки и серёжки, косметику и чулки, не позволяя себе вдуматься в конечный смысл неясного плана, пришедшего ей в голову.