Эдвард Смит - Союз трех планет (Первый линзмен - 1)

- Просвещай меня дальше,- попросил Киннисон.- Чем больше я узнаю о том, что вокруг творится, тем легче мне будет прорваться.

- Здесь последние остатки двух батальонов и полно случайных людей. До цели-то они добрались, а их соседи справа и слева не успели, фланги остались незащищенными. По мигалке пришел приказ отойти назад и выпрямить фронт, но к тому времени его уже нельзя было выполнить.

Киннисон кивнул. Он знал, как трудно пересечь открытое пространство при дневном свете.

- Хотя в одиночку, наверное, удастся сделать, если только глядеть в оба и не спешить,- продолжал сержант.- У тебя, кажется, нет бинокля?

-Нет.

- Его легко достать. Видишь ботинки без гвоздей, торчащие из-под одеял?

- Да. Понял.- Киннисон знал, что у боевых офицеров нет гвоздей на ботинках и обычно есть бинокли.- Как их сразу всех угораздило?

- Это почти все офицеры, которые забрались сюда. Наверное, прошмыгнули за спиной Слейтона. В общем, летчик-немец засек их и спикировал. Наши пулеметы достали его, но он успел сбросить бомбу. Прямо в центр. Иисус, что за бойня! Но там найдется шесть-семь биноклей. Я бы прихватил один для себя, только, боюсь, генерал увидит - он сквозь землю может разглядеть. Ну, ребята подстрелили гансов, так что я найду этого негодяя и скажу ему, что о нем думаю. Проклятая грязь!

Киннисон вылез из воронки и по извилистой линии направился к ряду накрытых одеялами фигур. Он поднял одеяло, и у него перехватило дыхание; затем его вырвало чуть ли не всем, что было съедено за последние дни. Но ему был нужен бинокль! И он его добыл.

Все еще содрогаясь от приступов рвоты, бледный и дрожащий, Киннисон пополз к западу, прячась за всеми попадавшимися укрытиями. Время от времени где-то к северу от его пути начинал строчить пулемет. Он был совсем близко, но точно определить его положение не удавалось - звук слишком громкий и смешивался с резонирующим эхом. Киннисон дюйм за дюймом продвигался вперед, обшаривая своим сильным биноклем каждый клочок пространства перед собой. По звуку он понял, что стреляет немец. Более того, все, чего он не знал про пулеметы, легко могло уместиться на ладони, и он определил, что огонь ведется из Максима модели 1907 года. Он понимал, как мешает пулемет его товарищам на холме, и они не могут ничего с ним сделать. Даже он его не видел, хотя находился совсем близко. Но черт возьми, должно же быть...

Киннисон искал несколько минут, поворачиваясь вместе с биноклем, и наконец нашел. Узкая струйка пара поднималась, как от ручья. Пар! Пар от охлаждающей рубашки пулемета! И там была трубка перископа!

Он осторожно продвигался до тех пор, пока ему не удалось как следует разглядеть перископ. Вот он! Дальше на запад двигаться опасно - его могут заметить; обойти вокруг тоже нельзя. И кроме того... кроме того, здесь должен быть хотя бы патруль, если он еще не поднялся на холм. А под рукой гранаты, справа, совсем рядом... Он подполз к ним совсем близко, прихватил три гранаты в брезентовой сумке и направился в сторону видневшегося валуна. Там Киннисон выпрямился, выдернул три чеки и сделал три броска. Бам! Бах! Бух! Маскировка исчезла вместе с кустарником -на несколько ярдов вокруг. Он спрятался за камнем и согнулся еще больше, когда осколок, уже не опасный, звякнул по стальной каске. Рядом шлепнулся какой-то предмет - нога в серой штанине и тяжелом полевом ботинке! Киннисона опять затошнило, но времени не было, да и желудок уже пуст.

И, черт возьми, какой неудачный бросок! Хотя он никогда не умел по-настоящему играть в бейсбол, все же считал, что сможет попасть в пулеметный окоп, но ни одна из гранат не попала в него. Люди, видимо, были убиты ударной волной, но пулемет мог быть даже не поврежден. Теперь надо самому идти туда и заняться им.

Киннисон пошел без особой охоты, сжимая в руке 45-й. Немцы как будто были убиты. Один из них распластался на бруствере прямо на его пути. Он отпихнул тело и смотрел, как оно скатывается по склону. Однако при движении труп вдруг ожил и закричал. При этом вопле произошло нечто, от чего у Ральфа волосы под стальной каской встали дыбом. По серому развороченному склону холма в направлении кричавшего двигались не замеченные им раньше серые фигуры. И Киннисону ничего не оставалось, как надеяться, что пулемет все еще в исправном состоянии.

Беглый осмотр убедил его, что так оно и есть. В пулемет была заправлена почти полная лента, рядом лежала еще одна. Он схватился за затыльник, оттолкнул предохранитель и нажал на спуск. Пулемет застучал - какой великолепный, восхитительный грохот у этого Максима! Он поднимал ствол, пока не увидел, куда попадают пули; затем повел стволом из стороны в сторону. Одна лента - и немцы были полностью дезорганизованы, вторая лента - и все было кончено.

Ральф выдернул затвор у Максима и отшвырнул его, затем напробивал дыр в охлаждающей рубашке. Пулемет был полностью выведен из строя. Его самого вряд ли заметили. Пока сюда не доберутся другие немцы, никто не узнает, кто в кого стрелял.

Киннисон продолжил свой путь, двигаясь очень быстро, иногда даже быстрее, чем позволяла простая осторожность. Однако больше ему ничто не угрожало. Он пересек открытое пространство и вскоре миновал искореженный лес. Затем добрался до дороги, прошел вдоль нее до первого поворота и остановился, ужаснувшись. Ральф слышал о таких вещах, но сам никогда ничего подобного не видел. Словами вообще трудно передать весь этот ужас. Но он шел напрямик к тому, что будет сниться ему в кошмарах все оставшиеся девяносто шесть лет его жизни.

Собственно, смотреть было не на что. Дорога внезапно обрывалась. Вернее, то, что было дорогой, полями и фермами, что было лесами, слилось и стало неотделимо одно от другого, перемешалось самым фантастическим и немыслимым образом. Землю и все, что существовало на ней, как будто перемололо в гигантской мельнице и разбросало вокруг. Обломки деревьев и разорванного металла, куски кровавого мяса. И тогда Киннисон закричал и побежал назад, пытаясь обогнуть проклятое место. И пока он бежал, в его голове возникали страшные картины, которые становились только ярче от усилий изгнать их.

В предыдущую ночь эта дорога была одним из самых оживленных шоссе в мире. Мотоциклы, грузовики, велосипеды, санитарные машины, полевые кухни, штабные машины и другие автомобили. Пушки - от семьдесят пятых до орудий крупных калибров, широкие гусеницы которых под их тяжестью вдавливались на несколько дюймов в твердую землю. Лошади. Мулы. И люди, обычные люди. Плотные колонны быстро двигавшихся людей - чтобы перевезти их всех, не хватало транспорта. Дорога была переполнена, загромождена, как Мэдисон-авеню в полдень.

И на это бурлящее, забитое людьми, орудиями и машинами шоссе падал дождь взрывчатки в стальной оболочке. Некоторые снаряды, возможно, были газовыми. Германское верховное командование приказало превратить все в пыль, и из сотен, а может, и тысяч германских пушек был открыт смертоносный, все уничтоживший шквальный огонь. Дорога, фермы, поля, здания, деревья и кусты - все исчезло. Куски кровавого мяса могли принадлежать человеку, лошади или мулу; по иным обломкам металла еще можно было догадаться, чем они были раньше.