Даниэль Смушкович - Герой

Элл распахнул занавеску, Эйела взвизгнула и плеснула в него водой. Пилот только встряхнулся. Все равно высохнет в пять минут. Конец лета, лучшее время для туристов.

- Слушай, мы когда-нибудь выберемся к водопаду? - спросил он. Отпуск кончается, а мы там так и не были.

Эйела снова окатила его водой и выключила душ.

- Что он тебе так дался? - недоуменно спросила она. Элл пожал плечами.

- Красиво.

- А чем тут хуже? - Эйела повела рукой, словно обнимая и номер, и отель, окруженный вечнозелеными тиррэйе, и весь курорт.

Элл промолчал. Как можно объяснить бесконечную притягательность текучей воды тому, кто никогда не видел вакуумных пустынь Маранны? Все равно, что вернуться домой после долгой, очень долгой разлуки.

- Ты меня вытащил из душа только за этим? - лукаво спросила Эйела, встряхивая гривой мокрых волос. Несколько капель попали Эллу в лицо, он шутливо наморщился. Ему хотелось сказать: "Да, за этим". Но как устоять против прикосновения ее рук, запаха ее кожи...

Тем летом они так и не выбрались к водопаду. А следующего не было.

Похороны в космосе коротки и торжественны.

- Милости твоей просим, к имени твоему взываем, - ровный, бесцветный голос капитана как нельзя лучше подходил для погребальной службы. Слова долго висели в мертвом, железном воздухе, постепенно расходясь струйками холода. - Господь наш, о господь истинный - ты, кто вел нас путями странствий, тропами скитаний, преклони же слух свой к моленьям нашим об ушедшем брате нашем, Рроме Фроке. Отнял ты десницу свою, осени же шуйцою. Да воссияет над ним предначальный свет. Да обретет душа его вечный покой. Ки-летанниэр.

- Ки-летанниэр, - глухо повторил Элл, задвигая носилки в холодильник. Тяжелая дверца мягко повернулась на гидравликах, зашипели вакуум-затворы. Теперь Рром Фрок будет спать вечным сном до самой Раэн, где только и можно будет схоронить его. Ни один раэнит еще не лег в чужую землю.

- Прошу всех пройти в зал, - даже в невесомости Вайн Гирикин двигался с военной отрывистостью, иногда бросавшей его о стену.

Самое крупное помещение в корабле после просторов Морта казалось тесным и - именно поэтому - домашним. Экраны были выключены, освещение приглушено; казалось, что наступил вечер, хотя по корабельному времени скорее близился полдень.

Ну-ну, думал Элл. Что же ты нам скажешь, гебист мой дорогой, какие песни споешь? Какими красивыми словами можно прикрыть провал экспедиции? "Плановое свертывание программы"? "Стратегическое отступление"?

Но Вайн Гирикин не оправдывался. Он вообще вел себя так, словно ничего не произошло. Элл ожидал приказа о возвращении, ведь даже четверо уже слишком маленький экипаж для "Армира". Но капитан не мог отступить или не хотел. Очередная высадка была назначена на следующий день. Когда Элл попытался заговорить о сворачивании программы, поддерживаемый одобряющими взглядами Леки и Мерка, капитан посмотрел сквозь него и отвернулся. Лицо его в этот момент напомнило Эллу по странной ассоциации лицо приходского священника, исполнявшего ритуал освящения вод. Эллу померещился даже слабый запах, стоящий всегда в церкви: запах прохлады, стоялой воды и ароматных масел. Иллюзия, конечно. По временам пилоту мучительно хотелось зайти в сортир и нюхать там собственное дерьмо просто чтобы удостовериться, что обоняние еще не покинуло его, оскорбившись на пресный, лишенный даже намека на вкус, двадцать два раза профильтрованный корабельный воздух. Есть, правда, средство получше.

Закрывшись в своей каюте, Элл вытащил из коробки с личными вещами крохотный стеклянный флакончик. Внутри плавала, отталкиваясь от стенок, зеленая маслянистая капля. Пилот откупорил пробку и в воздухе мгновенно повис сладкий аромат. Элл закрыл глаза. Слабо жужжала вентиляция - так звенит мошкара жарким летним днем над кустами нъйира... Казалось, стальные стены исчезли, превратившись в чащу жестких ветвей, сплошь усеянных тяжелыми лиловыми гроздьями. Чья-то нежная ладонь коснулась щеки Элла. Он вздрогнул и открыл глаза. Только иллюзия, обман чувств. Листок бумаги невесомо порхал по каюте.

Элл сжал зубы до звона в ушах. Ему хотелось разрыдаться, смыть слезами тоску и страх, но в невесомости плакать нельзя. Можно захлебнуться.

- Что это за дрянь? - Эйела наморщила носик.

Элл залпом опрокинул мензурку, привычно скривился.

- Лекарство, - пробормотал он, пытаясь разжать сведенные челюсти.

- Нет, правда? Пахнет препогано.

- Настойка горечавня, - буркнул Элл.

- Сколько ж ты ее пьешь? - изумилась Эйела.

- Две ложки. Для аппетита, - брякнул Элл, чтобы отвязаться.

- Ну, ты даешь! Хорош врать! Для аппетита - десять капель, сама в детстве пила. Как ты терпишь только?

- Привык, - коротко ответил пилот.

Девушка покачала головой.

- К горечавню привыкнуть... И давно ты его?

- Два года.

- Нет, правда, для чего?

"Как же мне объяснить тебе, милая моя, чтоб тыне оставила меня? Чтобы не выдать, как я завишу от этой мерзости."

Он промолчал тогда. Это было в его привычках - молчать, чтобы не наговорить лишнего ненароком. Он молчал, чтобы не обидеть другого, молчал, чтобы не обидели его, молчал и безо всякой причины.

Мучительное, бесконечное падение сменялось перегрузкой, распластывающей человека в кресле, точно выпотрошенную тушку керра. Что-то случилось с двигателями: катер болтало, только страшными усилиями удавалось держать его на заданном курсе. Элл двигался всем телом, извиваясь на противоперегрузочном ложе - упруго дышат под ладонями рукояти управления тягой, педали гироконтроля так и норовят выскочить из пола. Катер медленно опускался к поверхности. Огромную трещину, рассекавшую диск Морта, подобно ухмыляющейся пасти, мотало по экранам нижнего обзора.

"Эта посадка, - подумал Элл, - будет стоить мне цикла жизни". Двигатели икнули, катер провалился в невидимую яму. Леки тихо и витиевато выругался на тему Семнадцати Грешных, почтивших, несомненно, своим присутствием этот злосчастный полет; голос его эхом отозвался в шлемофоне. Кажется, барахлили и экраны: белые хлопья скользили под стеклом, будто катер мчался сквозь снежную бурю.

Поверхность надвинулась неожиданно. По правую руку громоздилась стена каньона, иззубренная, иссеченная многоцветными тенями. Элл до отказа выжал рукоять тяги на реверс, бешеное скольжение начало замедляться, но впереди - впереди полыхал костер; будто великан зажег газовую горелку блистательно голубой огонь преграждал катеру путь. Внезапно решившись, Элл перебросил тягу на нос, катер выворачивало вверх, громко, не сдерживаясь, сквернословил Вайн Гирикин, горизонт закатывался куда-то, на всех экранах небо, Элл дал несколько импульсов ходовыми, и снова тяга на нос, земля наплыла сверху, точно ладонь, готовая прижать, размазать катер по небесной сфере, гироконтроль, тошнотное кружение... и вдруг оказалось, что небо, как ему и положено, сверху, земля - снизу, а катер плавно заходит на посадку. Холодный, липкий пот тек по телу пилота, несмотря на влагопоглотитель. Удар амортизаторов... жуткий скрежет... покой.