Дин Кунц - Душа тьмы

Трехмерный экран показывал обезглавленные тела — к вящему удовольствию тех, кто смаковал происшедшее. По улицам Токио маршировали колонны манифестантов, несущих насаженные на алюминиевые колья головы. Мертвые глаза соотечественников смотрели на нас с той стороны экрана...

Пентагон в то же утро объявил о том, что открыт луч Бенсора, способный закоротить синапсы (области соприкосновения клеток) нервной системы человека. Названное по имени создателя, доктора Гарольда Бенсора, это излучение уже именовалось чиновниками Пентагона и их закадычными друзьями из военного ведомства в Москве “поворотным пунктом в холодной войне”. Я не сомневался, что идея исходила от Ребенка, — я узнал это так же легко, как любой человек узнает свой дурной сон, по которому кто-то снял кино. Но цензура усвоила преподанный мною урок, и широкая публика понятия не имела о Ребенке.

Я не раз уже размышлял, какой черт дернул этого Бенсора связать свое имя с таким постыдным изобретением, но мгновенно терял свое внешнее превосходство, вспоминая о том, что это оружие могли с тем же успехом назвать лучом Симеона Келли, ибо не кто иной, как я дал ему дорогу в жизнь. Я нес куда большую ответственность за его появление, чем кто-либо другой — даже Ребенок. Кто знает, что можно натворить этой проклятой штукой...

На телеэкране замелькали кадры, запечатлевшие двух пленных китайцев, на которых было опробовано это оружие. Они бились на полу своих камер, с невидящими глазами, ничего не слыша, дергались, словно марионетки на невидимых веревочках. Непостижимо!

Я выключил телевизор. Отодвинул свой недоеденный завтрак и достал из шкафа пальто. Мы с Мелиндой условились встретиться у нее дома для следующего интервью, и мне не хотелось пропускать его. Кроме того, я надеялся хоть немного отвлечься от чувства вины, завладевшего мною.

Все интервью проходили в ее квартире, оснащенной всевозможным оборудованием, которое она предпочитала не таскать с места на место. В этот вечер, кроме всего прочего, мы собирались в театр, так что предстояла не совсем деловая встреча. Да и вообще эти интервью стали для меня чем-то большим, нежели просто работа.

Я прислушался к советам своего компьютерного психиатра и пытался принять людское тепло. Мелинда делала встречные шаги — поцелуи, прикосновения, словно бы невзначай оброненные слова... Мне, жаждущему общения и человеческой теплоты, которыми я так долго был обделен, эти проявления чувств казались маленьким чудом, почти опьяняли. Возможно, я придавал всему этому гораздо большее значение, чем оно того стоило.

Небо, опять свинцово-серое, сыпало снегом. Стояла настоящая зима, точно с рождественских открыток — белая, снежная и морозная. Где-то в вышине летал “Дрэгонфлай”.

— Обращалось ли ЦРУ с тобой плохо в другое время? — задала вопрос Мелинда.

Черный микрофон растопырился над нами, как насосавшийся паук. Позади дивана, на котором мы сидели, шуршали бобины магнитофона, аккомпанируя моему рассказу.

— Не так часто, как доктора, которые относились ко мне вовсе не как к человеку, а скорее как к некоему существу, которое нужно подгонять, заставлять и колоть. Я помню, однажды...

— Подожди с воспоминаниями, — сказала она, перегнулась через спинку дивана, остановила магнитофон и отложила в сторону микрофон. — На сегодня достаточно. Если продвигаться слишком быстро, твой рассказ утратит эмоциональный колорит. Стремясь поведать о слишком многом, ты тонешь в деталях. Это случается со всеми.

— Так я и думал, — сказал я.

Она была одета в милую блузку с фестончатым вырезом, на разглядывании которого я себя и поймал. И испытал чувство сродни шоку. Нет, я не испытал отвращения, как некогда. На самом деле ее полная, прекрасной формы грудь волновала меня. Вероятно, мой компьютерный психиатр был прав: это и есть цель, вполне законное желание.

Мелинда проследила направление моего взгляда. Возможно, из-за этого и случилось все остальное — она ожидала знака, и вот теперь увидела. Придвинулась ближе и, наклоняясь ко мне, дразняще провела кончиком языка по приоткрытым губам, как бы желая сказать: “Как ты себя чувствуешь? Пришло ли время? Почему ты ничего не делаешь?"

И я повиновался ее желанию. Коснулся ее губ своими, обнял обеими руками и почувствовал, как полная грудь прижалась ко мне. И это не было отвратительно.

Потом я провел рукой по ее ноге, ощутив тепло бедер под юбкой. Расстегнул блузку, высвободил грудь и прикоснулся к ней губами. Минута растянулась в час, и наслаждения в ней было заключено на сто лет.

Мелинда стояла передо мной — смуглая стройная женщина в сиянии молодости. Мы поцеловались и ничего не говорили, потому что слова нам больше не требовались.

Я надолго задержался возле своей машины, глядя на снег и проходящих пешеходов и размышляя о том, что нужно снова идти в ИС-комплекс и сражаться с Ребенком. Впервые в жизни я был с женщиной, и она оказалась богиней. Я не почувствовал, что меня используют, совращают или надо мной насмехаются, пребывая на верху блаженства. Наконец я очнулся от раздумий, сел в машину, захлопнул дверцу. И сидел минут пять, прежде чем поехал.

На моем теле еще горели ее прикосновения. На губах пылали поцелуи. Всю дорогу до ИС...

Я влюбился. Я даже не пытался считать ее мысли — ни разу с нашей первой встречи, а это было не в моих правилах. Мне захотелось наделить ее той же привилегией, что и Харри, прежде чем она сделала для меня хотя бы половину того, что сделал он, прежде чем я понял — принимает ли она меня или унижает. Думаю, поначалу я испугался мысли, что она любит меня, а потом — что может не любить.

Как глуп я был в тот вечер несколько недель назад, когда она впервые увидела меня и проявила ко мне интерес — обольстительно улыбалась, как делают все женщины. Я удрал. Не стал дожидаться, пока меня попросят показать пару трюков, и укрылся в своем доме, воображая, будто интересуюсь ею. Дурак. Я был тогда старше, но младше, чем сейчас.

Кучка “крикунов за мир” непонятно зачем собралась перед зданием полицейского участка. Они разбили окна камнями. Фаланга копов выдвинулась из-за ограды, как раз когда я проезжал мимо.

Половина демонстрантов устремилась по аллее направо, другая половина — по улице. Они что-то распевали, хотя я не мог понять, что именно. За ними ехал “ревунок”, из его башни торчал ствол газомета, который поливал их какой-то дрянью. Демонстранты ругали наше правительство, вражеские правительства и все прочее заодно. Светофор мигнул, и тут я увидел, как “ревунок” проехался по упавшей девушке, переломив ее позвоночник, словно хворостинку. Это никоим образом не было частью стандартной процедуры разгона демонстрации. Но прежде чем я успел подумать, что это всего лишь несчастный случай, водитель бронированной машины наехал на паренька лет семнадцати, впечатал его в фонарный столб и двинулся дальше.