Сергей Григорьев - Гибель Британии [журнальный вариант]

Вы видели на карте, что и Сыр-Дарья была направлена частью в свои старые русла.

В общем, мы теперь имеем на единицу культурной площади воды для орошения больше, чем нам нужно, а наши реки и каналы сохранили свое судоходное значение.

Так мы уничтожили в своей стране скорбный труд горнорабочего и каторгу землекопов, чего не могла совершить Америка, несмотря на применение машин-мастодонтов.

Никиль Сагор смолк и спокойно созерцал, склонив голову, подножный пейзаж.

Бэрд Ли спросил:

— А железо? Где же вы добываете железо?

Сагор поднял голову и тихо ответил:

— Железо отгремело.

Бэрд Ли ясно ощутил в этих простых словах, что железный век кончился, и настает новая эпоха в истории труда человека на земле.

Свет в лабиринте неожиданно погас. Бэрд Ли вскрикнул и услышал в голосе Сагора насмешливую улыбку:

— Надеюсь, вы испугались не потому, что боитесь не найти выхода теперь .

— О нет, теперь, после ваших объяснений, я нашел бы выход и с закрытыми глазами.

Да, зрение было бы бессильно указать дорогу в лабиринте, где повороты чередовались с неотвратимой точностью, пол был гладок, а на ровно окрашенных в один спокойный цвет стенах нигде ни одного знака, сделанного человеческой рукой.

— Нет, я не боюсь, — повторил Бэрд Ли, уверенно шагая по упруго твердому полу и слыша по отзвуку шагов, что приближается тройной перекресток, — но что это значат, почему погашен свет?

— Это сигнал. Знак, что объявлена общая мобилизация армии этой страны.

— Как? — воскликнул Бэрд Ли, — общая мобилизация! Война! И вы говорите об этом так спокойно и равнодушно?

— Здесь мы повернем направо: слышите, влево стена повторяет откликом ваши взволнованные восклицания. Мы в углу лабиринта. Теперь мы пойдем к залу прямым путем, сказали бы у вас в Америке. Здесь мы пойдем изломанным путем, — и это будет кратчайшая возможная дорога.

Бэрда Ли задело насмешливое превосходство, с каким говорил Сагор, и он запальчиво ответил:

— Ну да, после математических работ Минковского и Эйнштейна мы знаем, что прямая не всегда есть кратчайшее расстояние между двумя точками...

Бэрду Ли почудилось, что Сагор беззвучно рассмеялся, и он, взволнованный и тишиной, и темнотой, и неожиданной вестью, остановился, топнул ногой и закричал:

— Сто вам тысяч чертей в рот и одна ведьма на закуску, да перестаньте вы издеваться надо мной! Чего вы смеетесь?

— Я не смеюсь, — ответил Сагор серьезно. — Мы почтительно следим за работами ваших математиков. Они бережно подняли нить умственного труда, которую устала прясть седая и мудрая Европа. К сожалению, туча невежественных популяризаторов, думаю, сознательно, из социального расчета, закрыли от народным масс истинный смысл великих математических открытий конца XIX века. Беда европейской, а за нею и американской науки, что она, опираясь на опыт отдельных людей, поневоле принуждена и пытается применить его к жизни масс. Я бы сказал на вашем научном жаргоне: ваша наука ин-ди-ви-ду-а-ли-сти-чна. Фу, какое длинное и противное слово!

— Я не совсем понимаю вас, — пробормотал сердито Бэрд Ли, — мы говорим о кратчайшем пути, полагаю, что, где один пройдет скорее, там пройдет скорее и другой...

— И третий. Вы будете считать по одному до миллиарда.

— Ну-с!

— А между тем вот требование, которое установила революция начала нашего века: надо пути строить так, чтобы пройти сразу всем . И чтобы не было паники и замешательства. По прямой дороге ближе одному : а мы строим свои пути так, чтобы было ближе всем , хотя бы все двинулись сразу.

— Но один при этом что-нибудь теряет. А если теряет один, то-есть каждый, значит, все теряют, — простодушно сказал американец.

Тут Сагор действительно рассмеялся и ответил:

— Простите мне мой смех. Я вспомнил про «Ходынку». В старину один русский царь обещал как-то выдать однажды каждому из своих подданных по одной кружке из простой жести. И выросли горы трупов. Вот что значит один , когда он думает угодить всем .

Несколько пристыженный и сбитый с толку, Бэрд Ли попробовал переменить тему разговора...

— Я начинаю понимать, что по сети этих коридоров всем ближе, т.-е., если взять все движение людей в целом. Меня пленяет иное: это отчетливое стремление ваших строителей к минимуму материала; чем меньше затрачивается материала, тем сооружение совершеннее. Здесь вы следуете природе: она строит точно так же.

Берд Ли, полагая, что сказал Сагору самое приятное, ждал от него ответного комплимента.

Однако, Сагор долго молчал. Они подходили уже к помещениям, окружающим центральный зал Дворца Земли, когда Сагор ответил, взвешивая каждое слово:

— Мы — строгие материалисты. То же, что говорите вы, проистекает от нищеты. Человек на земле тысячелетиями нуждался в материалах для своего жилья, орудий труда, одежды, пищи. Отсюда вся так называемая «экономика», в основе ее, как бы пышно и богато не строилась эта наука, лежит та же боязнь нищеты. Ограничимся архитектурой; подрядчики капиталистов строили, экономя материал, потому что это было им выгодно, — от этого своды ваших построек рано или поздно рушились. Вы строили развалины. Ваши инженеры стремились к «минимуму» материала, из тех же соображений они изощрялись в изобретении прочных, но легких конструкций. Но вы ошибаетесь: природа строит не так, ведь в ее распоряжении весь материал... Все совершается с экономией, но чего? Материала? Энергии? Труда? Капитала? Силы?... Ваша эпоха и ваша культура не дали ответа на этот главный вопрос. Почему? Потому что, хотя вы и называли себя иногда материалистами, но вы всегда стояли вне материала, вы его держали в руках, вы его подвергали обработке. Внутрь материала, в глубины материи вы никогда не проникали. А мы во всех наших действиях исходим из самого материала, из свойств его внутренней поверхности. Как бы это проще объяснить! Ну, вот, мы с вами стоим здесь в самом материале, из которого построен Дворец Земли. Строя его, мы стремились вовсе не к тому, чтобы поменьше затратить, а, наоборот, поменьше нарушить его целость. «Природа не терпит пустоты», — вот великий принцип, который забыт порабощенной наукой Европы...

Сагор замолчал. Эхо шагов показало, что они вышли под высокий свод. Впереди забрезжил свет выхода — совершенно синий, как это бывает после долгого пребывания в полной темноте.

Берд Ли простился с Сагором в глубокой задумчивости. Наверху его не поразили после всего, что он узнал о Новой Стране, спокойные лица тех, кто читал наклеенные на стенах объявления о мобилизации. Идя навстречу Янти, Бэрд Ли поймал себя на том, что у него пропадает нервная суетливость, усвоенная в раздражающей обстановке американских городов. Янти его спросила с лукавой улыбкой: