[ сборник ] - Этот добрый жестокий мир

Все мы — пленники своих планет.

Кроме клоунов.

Мы помолчали еще немного, переминаясь с ноги на ногу.

Потом Аксель неловко клюнул меня губами в уголок рта и, не сказав больше ни слова, зашагал к ракете своего отца, загребая дорожную пыль носками своих огромных ботинок.

Ракета прыгнула в предосеннее небо на огненном столбе, и я осталась одна среди толпы.

Чужая. Не принадлежащая миру, который был для меня родиной и тюрьмой одновременно.

И тогда я вдруг поняла, что родить клоуненка было не самой плохой в мире идеей.

Уж, во всяком случае, не хуже, чем доживать свой век в тоске и печали одиночества или — и того хуже — навязанного рационального замужества.

Я вспомнила свою маму и вздохнула.

Пора была действовать.

Я и начала.

Кто сказал, что нельзя забеременеть от поцелуя? В наше продвинутое время возможно все.

Просто абсолютно все. Надо только приложить немного усилий. А еще — знать, к кому обратиться.

— Нет, нет и еще раз нет. — Селия, отчимачеха Акселя, тряхнула головой так, что по оптоволоконным световодам ее волос рассыпались цветные искры. — Я не стану помогать тебе, девочка. Пальцем о палец не ударю.

И пощелкала у меня перед лицом своими тонкими длинными, по полторы сотни на каждой кисти, пальцами, больше всего похожими на многосуставные ноги степного паукана. На концах они истончались до неуловимого уже невооруженным глазом сечения, превращаясь в неясное марево миража. Там, где у неспециализированных особей находятся ногти, у женщины-генинженера пребывали в постоянном движении мириады невидимых наноманипуляторов, и воздух шел мелкой рябью от их вибрации.

— Я очень вас прошу, тетя Селия.

— Я не тетя тебе, — отрезала Селия. — Я знаю, что ты морочила голову моему… пасынку, но даже не помню, как тебя зовут. И уж точно не стала бы помогать тебе, если бы ты была моей родственницей. Это противозаконно. Ведь ты — несовершеннолетняя? Сейчас с первого взгляда не сразу и поймешь.

— Да, тетя Селия.

Она поморщилась, но на этот раз проглотила. Демонстрация смирения творит подчас чудеса. А у меня очень хорошо получается выглядеть бедной овечкой.

Селия вперилась в меня взглядом. Глаза у нее были очень примечательные. В каждом было несколько десятков зрачков разного диаметра. Похоже было на гроздь объективов сверхмощного микроскопа — да так, по сути, и было. Надо иметь острое зрение и очень чуткие пальцы, чтобы поймать гены за хвостики. А у Селии, по слухам, это получалось очень и очень хорошо. Во всяком случае, гораздо лучше, чем строить отношения в семье.

Я читала в старых книгах, что профессионалы, целиком отдающие себя работе, зачастую несчастны в личной жизни. Но как быть в мире, где каждый — генетический профессионал?

Однако, как оказалось, старинное правило верно и здесь, и сейчас.

Я вспомнила, как она процедила сквозь зубы слово «пасынок». Вспомнила, что она ни разу не назвала Акселя по имени. Как это типично. Злость на изменившего партнера, принесшего ублюдка в подоле, прощенного при примирении формально, но не в душе. Ненависть к плоду чужой страсти. Подозрения, что между любовниками ничто не закончилось даже спустя столько лет…

В общем, вся та чушь, о которой пишут в сладострастных дамских романах с мускулистыми самцами на обложках. Знали бы сами авторы, что жизнь зачастую еще банальнее, чем их жалкие опусы!

Поэтому, когда я начала свою заранее заготовленную речь, я стреляла точно в цель — в разбитое, кровью и ненавистью сочащееся сердце женщины, которую обманула любовь всей ее жалкой, никчемной, никому, кроме нее, не нужной жизни.

— …Поэтому нужно сделать так, чтобы там, — в завершение речи я ткнула пальцем в скрытое за перекрытиями и скатами крыши звездное небо, — у него было что-то, что надолго отвлекло бы его от визитов сюда. И в этом мне можете помочь только вы. Как ни крути, у нас похожие цели.

Она молчала, кивая своим мыслям.

— О боги, — устало сказала она, когда я закончила. — А я-то уж обрадовалась, что все закончилось, когда он улетел.

— Аксель будет возвращаться, чтобы навестить мать, — сказала я. — А вместе с ним почти наверняка будет прилетать…

— Ее проклятый капитан, — уставившись в никуда, прошептала Селия.

— Да.

— Нельзя давать им ни единого шанса, — решительно сказала Селия и потянулась своими призрачными руками к моему лицу. — Куда, ты говоришь, он тебя поцеловал?

— Сюда.

Я коснулась пальцем уголка рта — там, где еще чувствовалась влага слюны человека, которого до безумия ненавидела одна очень несчастная женщина-генинженер.

И вовсе я в него не влюбилась.

Какая чушь, право.

За следующие месяцы случилось многое.

Из столицы спустили директиву, из которой стало ясно, что, по прогнозам аналитиков, в ближайшие две декады Галактику ожидает небывалый, ажиотажный спрос на местные вина. Вместе с директивой прибыли контейнеры с вакциной триплодии.

Родители красавца Зардалека из соседней деревни заслали сватов к моим папе и маме. Те, польщенные вниманием не менее успешной семьи, чем наша, дали свое согласие. В две недели — к чему откладывать неизбежное да очевидное? — сыграли свадьбу. В день свадьбы, когда рекой лились вина из погребов обоих роднящихся домов, мои братья подбили Зардалеку глаз — чтоб не баловал с любимой сестренкой да не вздумал глядеть налево.

В брачную ночь я подбила Зардалеку второй глаз, приставила секатор к судорожно сжавшемуся мужскому достоинству и ласково попросила немного подождать с постельными утехами. Ему ничего не оставалось, как согласиться. К его чести, он оказался верен своему слову и никому ничего не сказал.

Бедняга. Он и не подозревал всего позора, который предстояло пережить ему самому и обеим нашим семьям.

Но мне было плевать. У меня была цель, и я шла к ее достижению.

И все средства были хороши.

Скоро тест показал наличие беременности. Зардалек только скрипнул зубами и ушел с головой в дегустацию молодых вин нового урожая. В амбулатории старушка-фельдшер, похожая на гибрид клизмы, стоматологического кресла и инъектора, сделала мне прививку столичной вакцины.

— Ты в курсе, что все еще девственница, дочка? — спросила меня фельдшерица, выпростав руки-сканеры из моего лона.

— Ага, — беззаботно откликнулась я. Гормональная буря как раз накрыла меня волной довольства и благодушия. — Надо же, как в жизни случается, верно, бабушка?

— И не говори, — откликнулась та.

Наверняка и не такого еще навидалась. Ей было лет сто стандартных. Не меньше.

Через месяц ультразвук показал, что плодов в утробе — три. Зардалек скрипнул зубами снова, но стерпел и на этот раз. Через неделю мои братья намяли ему бока, подловив на возвращении от веселой вдовушки с другого края деревни.