Грег Иган - Теранезия

— Я слишком высоко, чтобы поднять тебя оттуда. Ты должен попытаться сесть.

Ответа не последовало. Прабир представил, как отец встает с песка на руках, будто водяной поднимающийся из морских волн. Но ничего не произошло.

— Радженда?

Внезапно отец всхлипнул и, вытянув одну руку, коснулся ею предплечья. Мама крепко схватила его руку.

— Все хорошо, любимый. Все хорошо.

Она повернулась к Прабиру.

— Я сейчас попробую сесть, так я смогу поднять Па на лестницу. Но потом я, наверное, не смогу встать, держа его. Как ты думаешь, если я оставлю его на лестнице и вернусь к своему краю, сможем ли мы перенести лестницу с Па к краю сада — как на носилках?

— Да. Мы сможем, — немедленно ответил Прабир.

На секунду разозлившись, мама посмотрела вдаль.

— Я хочу, чтобы ты хорошо подумал. Не надо выдавать желаемое за действительное.

Сдерживаясь, Прабир послушался. Половина веса отца. В два с лишним раза тяжелее Мадхузре . Ему верилось, что он достаточно силен. Но, если он обманывает себя и уронит лестницу…

— Я не знаю, как долго я смогу нести его без перерыва. Но я могу тащить за собой ящик, толкая его ногой. И если мне понадобится перерыв, я поставлю лестницу на него.

Мама обдумала его предложение.

— Хорошо. Так мы и сделаем. — Она мимолетно улыбнулась ему, заменяя этим все обнадеживающие слова, которые было слишком долго произносить.

Она схватилась руками за края лестницы, медленно поднялась на руках, затем вытянула ноги вперед и стала опускаться, пока не приняла сидячее положение. Все еще располагаясь под углом к лестнице, она поджала левую ногу, заведя ее назад, и ступней зацепилась за перекладину. Прабир нервно придавил противоположную рейку. Он никак не мог почувствовать изменения в балансе сил, когда мама перенесла вес своего тела, но у него было тошнотворное ощущение, что лестница может внезапно перевернуться набок, если он не будет готов помешать этому.

Мама дотянулась вниз и крепко обхватила отца за грудь, полностью вытянув руки и просунув их под мышки отцу. Прабир представил ее, схватившую отца в медвежьи объятия и поднимающую его одним плавным движением — Прабир однажды видел, как она таким образом несла девяностокилограммовый газовый баллон в своей лаборатории в Калькутте — но сейчас было ясно, что она не сможет дотянуться так близко. Она сделала несколько глубоких вдохов и попыталась поднять отца.

Более неудобное положение сложно было вообразить. То, что она вообще сможет поднять его, казалось достаточно призрачным, но к тому же все, что она сделала, чтобы добраться до него, только отняло ее силы. Прабир видел, как носок ноги, которым она цеплялась за лестницу, сначала побледнел, а затем потемнел и покрылся фиолетовыми синяками. Из ее горла вырвался резонирующий, почти музыкальный звук, как будто, сдержав невольный крик боли, она сделала его сознательным, полным гнева и решимости. Прабир слышал от нее такое только однажды — в госпитале в Дарвине, во время родов.

Отец немного поднял голову, затем, выгнув спину, ему удалось приподнять плечи на пару сантиметров. Мама немедленно воспользовалась полученной возможностью, чтобы согнуть свои руки, отведя плечи назад и надежней закрепиться на лестнице. С руками, вытянутыми как можно дальше вперед, вся верхняя часть ее тела была бесполезным грузом, но сейчас она могла задействовать мышцы спины и рук. Прабир с радостью и восхищением смотрел, как она тащила отца наверх, обхватив его и сомкнув руки на его спине, пока не посадила его на лестницу.

Стена воздуха сбила Прабира спиной на землю, а затем обрушилась сверху мягкой волной песка. Он открыл рот и попытался что-то сказать через забитый рот, но в ушах стоял звон и он не слышал, получается ли у него.

Когда он рукой смахнул песок с лица то почувствовал, как что-то поцарапало предплечье а затем лицо перекосилось от боли. Когда он попытался открыть глаза, то казалось, что к векам приставили острие ножа.

— Па! Па! Па! — закричал он.

Он чувствовал, как воздух вибрирует у него в горле — он кричал во всю силу своих легких. Отец услышит его; только это имело значение. Отец услышит его и придет.

— Мы отправляемся в поездку, Мадди! На юг, на юг, на юг! На острова Танимбар!

Говоря это Прабир раздевал ее, бросая грязную одежду на матрас детской кроватки. Прабир подумал, что мама была бы не против, если бы он оставил их там нестиранными; весь смысл этого упражнения состоял в том, чтобы решить, что важно, а что нет. Именно поэтому он не стал тратить время, закапывая «тела» родителей, оставшиеся в саду. Они наверняка хотели бы, в случае если с ними что-то произойдет, чтобы он заботился о Мадхузре, вместо того, чтобы суетится над их бессмысленными останками.

Он надеялся, что его внешний вид был не слишком пугающим. Он смыл всю грязь, но сдался, пытаясь вытащить металл из кожи, и просто залил лицо и грудь бетадином в надежде избежать инфекции. Естественно, его родители убедились, что ни один кусочек шрапнели не проник слишком глубоко; им пришлось рассчитать размер и расположение заряда так, чтобы ни один фрагмент не обладал достаточной поражающей способностью и не смог навредить ему.

Мадхузре похоже выплакала все слезы, пока его не было. Когда она коснулась ран на лице Прабира и он резко шлепнул ее по руке, она лишь захныкала, да и то ненадолго. Она все еще дулась, но идея поездки, кажется, заинтересовала ее.

Он отнес ее в уборную, вытер сзади и потом еще немного почистил влажными салфетками.

— Где Ма? — требовательно спросила она.

— Я говорил тебе. На юге. На островах Танимбар. Она ждет нас там вместе с Па.

Мадхузре посмотрела на него скептически.

— Не-а.

— Что «не-а»? Она не уезжала с острова? Ну и где же она тогда, всезнайка?

Мадхузре открыла рот, чтобы что-то сказать, но она не слышала мамин голос, поэтому не нашлась с ответом.

Прабир сказал успокаивающе: — Я знаю, что было грубо с их стороны, уехать украдкой, не попрощавшись с тобой, но им пришлось поступить именно так. Они хотели убедиться, что я смогу позаботиться о тебе. Если я все сделаю как надо, они позволят мне остаться. Если нет — отправят в интернат. Прекрасная перспектива, не правда ли?

Мадхузре печально качнула головой, но Прабир подозревал, что это было больше связано с отсутствием Ма, чем с угрозой его высылки.

— Не беспокойся, — сказал он. — Это ненадолго. Я только что понял, что они хотят. Они хотят, чтобы мы покинули Теранезию.

Он отнес ее обратно в домик родителей, натянул ей чистые штаны и начал собирать сумку, в которой носили ее вещи, отправляясь на паром. Было трудно определиться, какие вещи нужнее всего. Очевидно теплая одежда, если они все еще будут в море, когда наступит ночь, а вот как насчет подгузников, крема и пудры? Она уже несколько месяцев самостоятельно ходила в туалет, взбираясь по ступенькам, которые сделал для нее отец, но справится ли она на корабле? Вряд ли можно было ожидать, что у нее получиться сходить за борт, так что он решил прихватить ее старый горшок — подгузники были слишком громоздкими.