Грег Иган - Теранезия

— Во всех своих грехах.

Прабир почувствовал, как по телу побежали мурашки. Как это возможно — верить в столь развращенного бога? Но, если его родители парили в небесах из сладкой ваты, то ему можно было бы многое простить. Ложь о смерти была единственной причиной, почему этот замысловатый психоз оставался жизнеспособным: все новорожденные христианские секты, отпочковавшиеся от основной ветви и, собравшие остатки честности, чтобы признать конечность существования, вскорости увяли и исчезли.

— Что случилось с рыбаками? — спросил Прабир. — Они были прощены? Они исцелились?

— Это между ними и Богом, — ответил Аслан.

— Я хочу знать, какие преступления они совершили и как умерли. Я хочу знать, что со мной будет. Вы мне это должны.

Аслан хранил молчание и находился слишком далеко, чтобы Прабир мог понять что-то по выражению его лица. Вскоре он развернулся и пошел прочь вдоль пляжа.

— Вы можете оставить молитвы, — прокричал Прабир ему вслед. — Я уже чувствую силу создателя внутри себя! Вот с кем вы сражаетесь, вы, идиот! После четырех миллионов лет старый осел наконец-то проснулся, и он не станет и дальше заботиться о нас, таким же образом, как и раньше!

В два часа ночи Прабир почувствовал, что устал достаточно, чтобы уснуть. Он ничего не выиграет, если будет и дальше бодрствовать, а лишь утратит ясность суждений. Он улегся на койку Грант — здесь было побольше свежего воздуха, чем у него в закоулке. Белье еще хранило ее запах, который вызвал ее образы и яркие воспоминания о прошлой ночи.

Прабир скатился с койки и встал, окруженный темнотой. Он становился параноиком. Он никогда полностью не отбрасывал мысль о сексе с женщиной и, несмотря на весь свой неудачный опыт обязательных попыток в юношеские годы, мог просто напросто оказаться бисексуалом. В любом случае: он любил Феликса, и ничто не могло этого изменить. Время, проведенное ими вместе, каким бы коротким оно не было, должно было что-то значить. Он не tabula rasa [30] Tabula rasa (лат.) — чистая доска. , он не эмбрион.

Если его мозг можно разобрать и перепаять, то, конечно, все может измениться . На карту была поставлена не только сексуальность: человеческий род обременен и значительно более странными комплексами, которые ген Сан-Паулу может посчитать излишними. Большая часть эволюции была делом случая; кроме первых пары сотен тысяч лет простых химических репликаций, больше никогда всем физически возможным вариантам не предоставлялась возможность конкуренции. На каждом шагу случайность и несовершенство создавали организмы с диковинными чертами и им отдавалось предпочтение отнюдь не на основе всеобъемлющего анализа альтернатив. Сложность плелась вслед за успешностью, но если бы пояс эффективности процесса затянули бы на пару дырочек, то одноклеточные организмы — все еще самые успешные существа на планете — никогда бы не озаботились, чтобы стать чем-то еще. Ген Сан-Паулу был не столь дальновидным и не превращал каждую птицу и каждую бабочку в рой свободно живущих бактерий. Но, если бы он мог изменить эволюционный пейзаж человека, то исчезла бы еще масса вещей, а не только старичные озера.

Прабир услышал глухой стук снаружи кабины и выглянул на палубу. Солдат упал на колени и на глазах у Прабира завалился на бок.

Часовой на берегу все еще стоял, повернувшись лицом к джунглям и не обращая внимания на происходящее с его товарищем. Прабир оглядел освещенную луной поверхность воды, но кабина была настолько утоплена в палубу, что та закрывала почти весь обзор вблизи корабля. Часовой потянулся рукой к спине, будто хотел прихлопнуть надоедливое насекомое и зашатался. Прабир не мог видеть торчит ли у того в шее дротик, но это не могла быть пуля. Грант должно быть позаимствовала ружье с транквилизатором, но чем она его зарядила, чтобы получить такой эффект? Стрихнином?

Мужчина скрючился на песке лицом вниз. Грант, вероятно, собиралась обыскать его — и казалось не очень разумным, кричать ей сейчас, чтобы она не тратила на это время — но, ни у кого из охранников не было ключа от кабины. Прабир видел, как тот передавали из рук в руки, когда ему доставили еду — ключ принесли из лагеря и затем отнесли обратно. Не было смысла им обоим терять время: Прабир попытался выбить дверь, но, ни замок, ни петли не собирались уступать. Он взял кресло и несколько раз надавил им на стекло, надеясь выгнуть его настолько, чтобы выдавить заклепки, которые удерживали его в раме. Попытка оказалась бесшумной, но совершенно безрезультатной.

С другой стороны кабины послышался ритмичный, отрывистый стук. Прабир поставил стул и обернулся. Мадхузре тихо проговорила:

— Мне сказали, что это открывается изнутри.

Прабир подошел к ней. Вода капала с ее мокрого тела на палубу, волосы стянуты на затылке, а на обнаженных длинных ногах и руках играл лунный свет. Последний раз такой красивой она ему показалась, когда родилась, хотя теперь все было наоборот: ее уязвимость, ее неуклюжесть, ее смущение обратились в свои противоположности. Это перевоплощение должны были бы видеть его родители, а не он, но Прабир все равно, заслуженно или нет, насладился сладким толчком в груди.

— Я не хочу заразить тебя, — сказал он. — Тебе лучше уйти с корабля.

— Ты, что, чихаешь? — вздохнула она. — У тебя пустулы? Будешь отстреливаться от меня ракетами? Это молекула, а не проклятие вуду. Если хочешь осторожности — стой подальше от меня, но мне надо зайти в кабину и проверить оборудование.

— Зачем? — озадаченно спросил Прабир.

— Затем, что я не хочу тратить время, таская вещи с другого корабля.

— Ты вообще о чем?

Мадхузре нетерпеливо поморщилась.

— Я не знаю, что нам нужно. Марта сказала, что я могу взять отсюда все, что работает и мне не помешает знать, что именно. Так что впусти меня, наконец!

Прабир подчинился и отступил в дальний конец кабины, пока она осматривала стойку с биохимическим оборудованием. Солдат разбил ломом автопилот и забрал всю органику, чтобы потом сжечь, но, кажется, эта аппаратура осталась нетронутой.

— Ты говорила с Мартой?

— Ага, через стенку палатки. Она не может сама уйти оттуда, но там все довольно плохо охраняется, так, что вернуться не составит труда. Они схватили бедного доктора Сукхарди, связали его и держат где-то под круглосуточной охраной. Они видно думают, что доктор — наш собственный маленький никчемный полковник и без него мы беспомощные дармоеды.

Пистолет с транквилизатором торчал за поясом шорт Мадхузре.

— Что в дротиках? — нервно спросил Прабир.

— Обычное седативное, — ответила она почти рассеяно. — Но я добавила кое-что, что разрушает каталитическую часть. Это саморазлагающаяся молекула, отчего и безопасна для многих видов: половина ее образует фермент, который превращает ее в полностью безобидный мусор в присутствии АТФ [31] Аденозинтрифосфат. и организму не требуется ничего особенного, чтобы от них избавиться. Но она разлагается так быстро при попадании в кровоток, что если отключить фермент, то сила действия увеличивается в тысячу раз.