Октавиан Стампас - Древо Жизора (Тамплиеры - 4)

- Тут я ему и говорю: "Послушай, любезный, лучше бы ты не лез ко мне со своей дурацкой щекоткой, а подсказал бы мне, куда путь держать, чтобы наловить дичи, а то я уже полдня по лесу клепыхаюсь, а до сих пор ни вот столечко не подстрелил. Видать, нечистая сила меня тут водит". Это я ему нарочно так говорю, вы же, надеюсь, понимаете? А он опять щекотаться.

- Да кто он то? - не выдерживал слушатель.

- Как это кто! Он самый. Леший, то есть. Разве вы не слышали, что мне леший в Ансореельском лесу повстречался. Ну вы даете!

Маленькому Анри он посвящал все свое время - бродил с ним по окрестностям Ле-Мана, учил его стрелять из лука, ставить силки и устраивать тенета разбираться в звуках и запахах леса, знать травы и их свойства. От Франсуа Анри научился великому множеству народных песенок и пословиц, перенял его повадки, и где-то глубоко в душе хотел бы, чтоб у всех людей в мире были такие носы, как у Франсуа Помдене.

- Франсуа, - спросил он его однажды. - А почему у тебя такой нос, а у всех остальных людей обыкновенные?

- Тому виной мое глупое любопытство, - ответил Франсуа. - Когда я был маленький, к моей мачехе по ночам приходил инкуб, и как-то раз, когда я подглядывал за ними, страстно мечтая понять чем же это они там занимаются, проклятый инкуб прищемил мне дверью нос. С тех пор мой бедный нос стал превращаться в абракадабру, и, что самое ужасное, он, любопытный мерзавец, продолжает расти год от года и когда мне будет сто лёт, должно быть, носяра станет таким же по размерам, как моя голова. Вот уж будет на что посмотреть!

- А кто такой инкуб?

- Инкуб? Это такой нехороший дядя. Он получеловек-полудемон. Хуже него только леший.

- А зачем он приходил к твоей мачехе, Франсуа?

- А это... Играть приходил. В кости, в веревочку, в суженый не суженый, в зеркальце. Короче, во всякие игры.

Отца своего Анри почти не видел, и потому не имел возможности полюбить, но, благодаря стараниям матери и Франсуа он проникся к отцу уважением и гордился тем, что Годфруа славится множеством побед на турнирных поединках. Когда Анри исполнилось шесть лет, для него выковали точно такие же доспехи, как у Годфруа, только маленькие, а шлем украсили букетом дрока, желтые цветы которого считались символом Ле-Мана. Недаром, Годфруа д'Анжу с некоторых пор стал даже носить прозвище Плантажене. В этом детском доспехе Анри покрасовался на очередном рыцарском турнире в Ле-Мане, где присутствовал сам король Франции Людовик VII со своей юной женою Элеонорой Аквитанской, той самой Элеонорой, которую ее дядя, Бернар де Пуату, привозил шесть лет назад на турнир, в день которого Анри появился на свет.

- Нет, вы только посмотрите, какой великолепный рыцарь! - восхитилась Элеонора, увидев шестилетнего графа Анжуйского, закованного в доспех и восседающего на карликовой лошадке. - Да как он красив! Да какая у него осанка! Так вот кто будет новым Годфруа Буйонским!

И маленький рыцарь влюбился в юную королеву Франции.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Будучи еще совсем маленьким, Жан не раз слышал разговоры взрослых о какой-то черной черепахе, составляющей особенную гордость для семейств Жизоров и Шомонов. Однажды он спросил отца:

- Что это за черная черепаха, про которую я несколько раз слышал от тебя и от мамы?

- Черная черепаха, сынок, - усмехнувшись и усаживая Жана к себе на колени, ответил Гуго, - ползает в отдаленных пустынях и горах Палестины и Сирии, но ее знают во всех странах и боятся, потому что она обладает необыкновенной силой и премудростью. Она родилась в Шомоне, росла здесь, в Жизоре, а потом Годфруа Буйонский взял ее с собой в свой великий поход, и она очень хорошо помогла ему.

С той поры Жан стал мечтать о том, чтобы когда-нибудь отправиться в Палестину и Сирию и увидеть чудесную черепаху. Со временем он узнал и о тамплиерах - воинстве, находящемся на службе у черной черепахи. Они представлялись Жану огромными непобедимыми витязями, закованными в непробиваемые панцири. Страшное волнение охватило Жана, когда через два года после смерти Матильды де Монморанси отец сообщил ему потрясающую новость:

- Завтра, Жанно, к нам в Жизор приезжает черная черепаха со своими тамплиерами.

Но каково же было разочарование мальчика на другой день! Оказалось, что черная черепаха всего лишь дряхлый, едва передвигающийся и столь же трудно соображающий девяностолетний старец, а его тамплиеры - обыкновенные рыцари в белых плащах с красными восьмиконечными крестами на левом плече.

Рене де Жизор был младшим братом прадеда Жане, Гуго, основавшего Жизорский замок. Некогда, воюя в Леванте под знаменами великого Годфруа Буйонского, он заболел какой-то экзотической болезнью, в результате которой спина его покрылась черной коростой, напоминающей черепаший панцирь, из-за чего Рене и получил свое прозвище - Тортюнуар, то бишь, Черная Черепаха. С основателями ордена тамплиеров, Людвигом фон Зегенгеймом и Гуго де Пейном он в свое время поссорился и даже не был принят ими в храмовники, но после их смерти таинственным образом умудрился захватить власть в Ордене и сделаться главой тамплиеров. Когда это произошло, Рене Тортюнуару было уже за восемьдесят. Он упразднил должность великого магистра и ввел вместо нее другую - Великого Старца Храма. Гран-саж-дю-Тампль - так отныне величали главу ордена Бедных рыцарей Соломонова Храма, и это давало лишний повод говорить о связи Рене Тортюнара с ассасинами. Ходили слухи, что он стоял у смертного одра шах-аль-джабаля Хасана ибн ас-Саббаха, когда тот испускал свою многогрешную душу в замке Алейк, расположенном на одной из горных вершин Ливана.

Преемник усопшего злодея, Бузург-Умид, якобы, еще больше, чем Хасан, обласкал старого Рене и впоследствии помог ему добиться высшего поста в ордене храмовников. А еще поговаривали, будто став Великим Старцем Храма, Рене Тортюнуар вскоре захватил власть и над ливанскими ассасинами, организовав заговор против Бузург-Умида, которого убили, а на его место посадили его сына Мохаммеда, полностью подчиняющегося дряхлому Рене.

Впрочем, девятилетний Жан де Жизор ни о чем этом пока еще знать не знал. Он разочарованно, едва да плача, смотрел на противное лицо Гран-саж-дю-Тампля и недоумевал, какой же такой силой и премудростью может обладать этот обтянутый кожей скелет, с плешивой головы которого свисают длинные и редкие седые пряди, глаза слезятся, а из беззубого рта еле просачиваются полусвязные обрывки фраз и предложений. Но его принимали со всеми почестями, угощали роскошными яствами, хотя год был не слишком изобильный, трубадуры пели ему свои стихи, витязи показывали свое боевое искусство, устраивая перед пиршественным столом поединки.

Тринадцать тамплиеров, приехавшие в сопровождении своего господина один сенешаль, три коннетабля и девять командоров - выглядели несколько лучше, нежели Рене Черная Черепаха. Правда, молодостью они тоже не сверкали, но речь их текла плавно и красиво. Особенно ярко звучали рассказы сенешаля о доблести и подвигах мосульского эмира Эмад-Эддина по прозвищу Кровопроливец, могущественного владыки Месопотамии. Вот уже пятнадцать лет воины Иерусалимского короля Бодуэна II сдерживали натиск Эмад-Эддина, стремящегося освободить весь Левант от европейцев. Он сокрушил множество крепостей, построенных крестоносцами, и за Евфратом лишь Эдесса оставалась последней цитаделью христиан, которая не сдавалась сильному мосульскому герою. Слушая красноречивого тамплиера, Жан вдруг впервые подумал о том, что отец его, пьяница и весельчак Гуго, мог бы тоже принять участие в битвах против магометан, желающих уничтожить завоевания славных крестоносцев. Почему же чужие люди, а не он, сидят и рассказывают о кровопролитных сражениях? Почему даже дядя Гийом побывал в Леванте и был ранен стрелой сарацина, а он, Гуго де Жизор, так до сих пор и не прославился ничем таким, что могло бы рождать в душе Жана гордость за своего отца?