Октавиан Стампас - Великий магистр (Тамплиеры - 2)

Первым нарушил молчание князь Гораджич, которому надоело столь бесцеремонное разглядывание. Он пододвинул себе кресло и уселся напротив султана Юсуфа.

- Очень хочется пить! - произнес он недружелюбно.

- Я утолю вашу жажду, - тотчас же отозвался султан, делая знак одному из евнухов. - Карим! Принеси нам самого дорогого и целебного вина, в фиолетовой бутылке...

Легкая улыбка скользнула по лицу Юсуфа ибн-Ташфина, когда указанное вино появилось на столе, а евнух разлил его в маленькие хрустальные рюмки. Две из них он пододвинул Гораджичу и де Пейну, а третью, взглянув в глаза султана, поставил перед ним. Катрин, как завороженная, наблюдала за ними. Все трое из сидящих рядом с ней мужчин оказали в разное время на ее жизнь огромное влияние: с одним была связана ее безмятежная и счастливая юность, с другим - спокойные и тихие зрелые годы, с третьим - все нынешние надежды и помыслы на будущее. Сердце ее тревожно колотилось; ей отчего-то не верилось, что встреча эта разрешится благополучно.

- Я не пью с незнакомыми людьми! - произнес Гораджич, отодвигая рюмку. - Может быть, вы представитесь?

- Нет нужды, - спокойно заметил Гуго де Пейн, впервые подав голос и пристально глядя на султана Юсуфа. - Я знаю - кто вы.

- Молчите! - воскликнула Катрин, порывисто поднимаясь с кресла. - Вы все погубите!

- Правильно, - согласился правитель Магриба, холодно улыбаясь. - Имя мое не следует произносить без особой надобности.

- Хорошо. Тогда я скажу иначе, - продолжил де Пейн. - Вы тот, кто пользуется услугами пиратов, чтобы покупать себе юных жен, разбивая любящие сердца! - в комнате повисла тревожная тишина после этих резких слов. Нарушил ее сам султан.

- У каждого народа свои обычаи, - промолвил он, с интересом всматриваясь в мессира. - Счастье женщины зависит не от любви, а от условий и среды обитания. На все воля Аллаха! Спросим у нашей милой хозяйки: жалеет ли она о том, что произошло с ней?

- Мне непонятен этот разговор! - вмешался Милан Гораджич. - При чем здесь графиня де Монморанси? И какое отношение к ней имеете вы, сударь?

- Успокойтесь. Теперь уже - никакого, - промолвил султан, приподнимая рюмку. - Так вы не желаете пить? Или вы думаете, что вино отравлено? - и султан Юсуф, дабы доказать обратное, полуприкрыл глаза и маленькими глотками с наслаждением осушил свою рюмку. Потом он насмешливо посмотрел на князя Гораджича.

- Как бы то ни было - я пью за Катрин де Монморанси! - сказал Гуго де Пейн и поднялся, оборачиваясь к графине. - За тот светлый луч солнца, упавший на пробивающийся из земли росток и давший ему радость жизни!

- Нет, нет! - воскликнула Катрин, приближаясь к нему и завладевая его рукой. - Позвольте мне сделать это за вас. Я верю в одно: если жизнь столь жестока, что способна навсегда разлучить влюбленных и не дает им возможность соединиться вновь, то смерть исправляет ее ошибки. Там, в ином мире, любящие сердца сливаются в одно, а юность возвращается к страдальцам.

Она взяла рюмку Гуго де Пейна и поднесла ко рту.

- Не делайте этого, Катрин, - негромко произнес султан Юсуф, с тревогой наблюдая за нею. Но она лишь скользнула по его лицу взглядом и улыбнулась, прежде чем выпить вино.

- Вот видите, как просто? - весело сказала она. - Только женщина способна примирить ссорящихся мужчин.

- ... или навсегда погубить, - добавил князь Гораджич, не спускавший с нее глаз, полных любви и ощущения смерти. Он также поднял свою рюмку и выпил ее до дна. Султан Юсуф ибн-Ташфин стал медленно подниматься с места.

В эти же минуты в православном храме в западном районе Иерусалима, в трех кварталах от дома Катрин де Монморанси, начиналось праздничное богослужение в честь освящения открывающейся церкви. Внутри присутствовало более трехсот человек, прихожан, званых гостей и просто любопытствующих, прислушивающихся к мелодичному и громкому голосу старого игумена Даниила. К сожалению, король Бодуэн I не смог почтить своим присутствием открытие храма, в последний момент он изменил свое решение; но среди приглашенных гостей выделялась своей царственной осанкой его сестра Гертруда, окруженная многими знатными рыцарями, баронами и членами Государственного Совета Иерусалима. От основной массы народа их отделяла цепь королевских стражников. Среди множества лиц - мужских, женских, юных и пожилых, застывших в почтительном восторге, недовольно нахмуренных, благоговейных, равнодушных, насмешливых или тайно-злобных, выделялись и те, которым было ведомо, что должно случиться через несколько минут. Возле полыхающих свечей стояла прекрасная Юдифь в розовой накидке-шали, наброшенной на голову, рядом с высоким, широкоплечим князем Васильком Ростиславичем, внимательно поглядывающим по сторонам; он так и не успел предупредить игумена Даниила о грозящей опасности, надеясь на собственные силы... Чуть далее от него мелькало взлохмаченное лицо ломбардца Бера, принимавшего порою умилительное выражение, словно бы он сосал вкусную конфету... В центральном проходе стояли Людвиг фон Зегенгейм и барон Бломберг, рискнувшие прийти сюда на свой страх и риск... Позади них переговаривались о чем-то Ренэ Алансон и Фуше Шартрский, не видевшиеся несколько лет... Вышел из тени на свет и вновь спрятался клюнийский монах, окинувший взором ближайшие ряды... А возле самых дверей застыла огромная, почти неподвижная фигура мрачного рыцаря, чей тяжелый взгляд напоминал бездонную космическую пустоту - то был Робер де Фабро...

Жарко пылали свечи, освещая возбужденные проповедью игумена Даниила лица, говорившего о добре и милосердии, о любви и надежде, о спасении души и небесном счастье. Слова его летели в толпу, как огоньки пламени, которые колыхались по стенам и в руках собравшихся здесь людей, зажигая сознание и освещая мрак, теребя совесть и смиряя вражду и злобу. Звучали пламенные слова, трепетал огонь, колыхалась розовая накидка...

Вытянув шею, Бер всматривался в лицо старика игумена, вслушивался в его речь, которую отторгало от себя все его естество. Когда терпеть больше стало невмоготу, ломбардец поймал взгляд обернувшейся красавицы и подал условный знак.

3

Исследуя сложнейшую систему подземных коммуникаций в фундаменте Храма Соломона, - ту его часть, которая была отведена под огромные царские конюшни, на чьих развалинах теперь располагался Тампль, маркиз Хуан де Сетина неутомимо и бесстрашно проникал в горизонтальные коридоры, извивающиеся на сотни метров, спускался в полузасыпанные колодцы, рискуя сорваться в неведомую глубину, натыкался на непонятные пустоты в каменных стенах, за которыми могла подстерегать любопытного искателя тайн иудейской веры любая смертельная опасность. Древние жрецы Яхве умели оберегать свои секреты и сокровища. Как-то раз, работая в кромешной темноте, маркиз лишь чудом успел изменить положение головы, предчувствуя надвигающуюся опасность, и в нескольких дюймах от его волос захлопнулась ловушка - сдвинулись две плиты под воздействием хитроумного рычага, на который наступил Сетина. В другой раз - оступился находившийся с ним рядом кабальерос; он упал в коварную неглубокую яму, дно которой было усеяно острыми колышками, проткнувшими насквозь тело несчастного в десятках мест. Между тем, открывались все новые и новые тайники и лазейки. Вооруженный опытом и знаниями археологии, истории, гебрадистики, эзотерии и каббалы, используя перерисованные схемы древнего храма, добытые в архивах Цезарии, прислушиваясь к голосу разума и интуиции, маркиз шел по следу, оставленному царем Соломоном и его жрецами, порою сбиваясь, обманутый их петлянием, но всегда возвращаясь на правильный путь. Подобно охотничьей гончей он преследовал исчезающее прошлое, - этого самого хитрого, опасного и беспощадного зверя, всегда мстящего людям будущего.