Евгений Войскунский - Девиант

— Ну и накурено, — сказал, усаживаясь за стол. — Какой чай у тебя? В пакетиках? — Адиль поморщился. — Чай надо заваривать. Лучше всего — «Ахмад ти» английский. Ну ладно, наливай коньяк, одну рюмку выпью.

Мы выпили. В коробке, принесенной Адилем, оказалась чудная бакинская пахлава. За чаем мы поговорили о вчерашнем четвертьфинальном матче Англия — Португалия. Игра была замечательная, атака за атакой, основное время и овер-таймы закончились вничью, два-два, последовал обмен пенальти, исход матча решил португальский вратарь Рикарду, сумевший отбить один из ударов. Всю ночь не спал, ликовал Лиссабон, да и я порадовался (как-никак в прошлой жизни я ведь был португальским моряком, не так ли?).

Затем Адиль приступил к делу, ради которого приехал.

— Хомячок, ты здорово нашел Величко. Теперь ты должен найти Горохова. Вот он.

Из нагрудного кармана своей просторной рубахи Адиль извлек фотокарточку. Парень, запечатленный на ней, вовсе не был похож на убийцу. В моем представлении они, киллеры, обладали мрачным взглядом, тяжелой нижней челюстью. А этот, Горохов, весело улыбался. Пожалуй, в его улыбке, очерченной тонкой полоской усов и коротенькой черной бородкой, было и нечто дерзкое: вот он я, а хрен поймаете…

— Найди его, — повторил Адиль. — У тебя же способности, как у этой, ну в Болгарии… как ее…

— Ванга, — сказал я.

— Да, Ванга. Мирошников говорит, что слышал про нее, но не верил, а теперь, когда ты навел на Величко… Он говорит, ты ясновидящий…

— Адиль, это не так…

— Обожди, не перебивай! Вот, выпей еще рюмку. — Он плеснул через край. — Хомячок, мы должны довести дело до конца. Джан не простит нам, если мы не найдем убийц. Ну, ты понимаешь.

— Понимаю, Адиль. Но пойми и ты: я не ясновидящий. Это верно, иногда на меня находит… вдруг вижу то, что обычному взгляду не видно, скрыто временем или расстоянием. Но, во-первых, очень редко находит. И неожиданно. То есть, я… ну не могу управлять… вернее, вызывать такое состояние не умею. Это нечто вроде озарения, понимаешь?

Адиль смотрел на меня немигающим тяжелым взглядом.

— А во-вторых, нужен какой-то образ. — Мне хотелось, чтобы Адиль понял, но ведь я и себе-то не мог внятно объяснить свои «озарения». — Ну вот коса, — продолжал я. — Когда ты сказал, что у одного торчала из-под кепки коса, я сразу увидел… схватил образ… И отсюда пошло дальше…

— Образ, — сказал Адиль. — Ну так вот он лежит, образ.

Он ткнул пальцем в фото Горохова.

— Нет. Это для розыска. Для милиции. А мне нужен… ну какая-то деталь нужна, которая…

— Я понял. Тебе, как собаке, надо дать понюхать вещь, ботинки-шматинки…

— Допустим. Собачьего нюха у меня нет, но… лучше объяснить я не могу. Пусть будет по-твоему, Адиль.

Он налил в рюмки коньяк, залпом выпил свою.

— Ты же за рулем, — напомнил я.

Адиль отмахнулся. Грузно поднялся, посмотрел на меня исподлобья (точно так смотрел когда-то Джамиль) и сказал:

— Не хотел я говорить. Не такие отношения… Но если тебе нужны деньги, то…

— Нет, — отрезал я. — Это исключено.

Он медленно кивнул и прошлепал в прихожую. Мы простились без рукопожатия.

Неприятный осадок остался от этого визита. Я надеялся, что Адиль понял… понял, что все-таки я не полицейская ищейка… что мои озарения (не хочу называть их ясновидением) чрезвычайно редки и всегда внезапны… Они — как вспышки сверхчувствительной фотокамеры, выхватывающей из вечного потока жизни какие-то предметы, фигуры давно ушедших времен, персонажи забытых перевоплощений. Зачем они являются моему — уже изрядно уставшему — зрению? Мало мне обычных житейских забот — так вот еще и тревоги минувших столетий. Да, я устал от своей беспокойной подкорки. Почему она вдруг выносит на поверхность памяти приземистую фигуру в желтой вязаной шапке из овечьей шерсти, с режущим ненавидящим взглядом, со злобной усмешкой, растянувшей рот от уха до уха?..

А лето шло. В июле пала жара, раскалившая каменные ущелья Москвы. Катя захлопотала о том, чтобы отправить Сережу «на природу», но ехать в так называемый летний оздоровительный лагерь в Подмосковье Сережа отказался наотрез.

— Ну да, — сказал я, — без компьютера что за отдых.

— Ты насмешничаешь, — выпалила Катя, — тебе нет дела до того, что ребенок сидит в духоте и не может окрепнуть после больницы.

— Вечно я во всем виноват, — вздохнул я. — Знаешь что, Катя? Мы с Вадимом хотим поехать на Волгу, понырять в водохранилище. Возьмем Сережу, если он пожелает.

Сережа, сидевший тут же, в кухне, за вечерним чаем, вскинул на меня вопрошающий взгляд.

— Ну да! — воскликнула Катя. — Только нырять ему недоставало.

— Конечно, это не Кипр, не Анталья. Но все же отдых на воде. А нырять будем мы с Вадимом. Сережа просто поплавает на поверхности. Ты ведь умеешь плавать? — обратился я к мальчику.

— Нечего, нечего, — сказала Катя. — Вы будете нырять, а он…

— Я поеду с вами! — выкрикнул Сережа и со стуком поставил чашку на блюдце.

Можно сказать, все свои креативные силы я бросил на тексты Махипати, чтобы ускорить отъезд. Но только в начале августа я кончил переводить и переслал своих маратхов на электронный адрес издательства.

С Вадимом мы обсудили детали поездки, уточнили маршрут и снаряжение. Жаль, конечно, что Федя не сможет поехать: у него жена была на сносях, в любой день мог произойти демографический взрыв. Он, Федя, был знатным дайвером (и, между прочим, инициатором давней нашей экспедиции на Белое море — ездили туда добывать мидии). Ну да ладно. Поныряем с Вадимом. Как раз у него начинался отпуск, совпавший с разводом, который уже давно назревал в связи, как говорил Вадим, с «психологическим разнообразием характеров». Мы с ним были знакомы еще с детского садика, он и тогда уже отличался независимостью суждений, которая, конечно, возрастала по мере того, как он становился инженером-теплотехником, специалистом по ступенчатым испарениям.

Я засиделся у Вадима, мы выдули поллитровку, обсудили грядущую поездку и попутно международное положение. Поздним вечером я, сойдя с автобуса, пересекал по диагонали безлюдный сквер, что перед нашим домом, — вдруг навстречу вышли, будто из кустов, двое. Они шли тесно, плечо к плечу, и мне вспомнилась фраза из рассказа О. Генри: «Они были неразлучны, как два кладбищенских вора». «Ты Хомяков?» — спросил один из них хриплым голосом. «Что вам надо?» — сказал я. И получил оглушительный удар в лицо. Я упал, но тут же сумел вскочить и избежал удара ногой. Хмель мгновенно испарился. Я применил прием карате, вывернул руку одному из нападавших, он заорал от боли, а второму я тут же нанес удар ногой в пах…

Не знаю, как жить дальше. Такая тоска берет за горло, что я задыхаюсь.