Александр Казанцев - Том 1. Подводное солнце

– Именно выключать. Как электрические фонари. Впрочем, аналогия не вполне точная. Выключать в том смысле, что «Кольцо ветров» не пройдет в ненужном нам месте. О том, как оно пройдет, пока можно говорить лишь гипотетически. Это еще предстоит изучить. Вероятнее всего, что само по себе оно пройдет не так, как вы предполагали, а замкнется в верхних слоях атмосферы – будет «стоять ребром». Когда же будет искусственно создана тепловая трасса, «Кольцо ветров» ляжет на землю именно так, как вы того желали. Таким путем мы сможем управлять погодой. Американцы тоже претендуют на управление ветрами. Но это им, по их же словам, пока не под силу. А вот нам с вами, Сергей Леонидович, нашему народу управлять земной атмосферой будет как раз по плечу. Улучшение климата Земли – одно из условий достижения всеобщего изобилия. Мы начали и с малого и с великого: с удобрения полей и грандиозного лесонасаждения, с осушения болот и освоения просторов целинных земель, наконец, с похода на голодные степи и пустыни. И вполне естественно приняться сейчас за управление земной атмосферой, за отепление Арктики, за ликвидацию всех – и знойных и холодных – пустынь полушария. «Кольцо ветров» может стать символом дружбы и единения народов, строящих коммунизм, символом их силы, направленной на достижение счастья всего человечества. – И Волков крепко пожал жесткую, сильную руку инженера.

Около ворот по площади медленно прогуливалась грузная седая женщина. Она, близоруко щуря глаза, пристально вглядывалась в каждого человека, выходившего из ворот.

Эта ночь далась Маше тяжело. Еще на совещании у Волкова она с трудом овладела собой, узнав, что они с Овесяном должны вернуться в Проливы на самолете Росова, прикрепленного, как наиболее опытного полярного пилота, к Молу Северному. Любопытство, женское тщеславие или еще что-нибудь? Зато как была наказана!..

И Маша, кусая подушку, еще и еще раз во всех подробностях вспоминала.

Она пошла на аэродром, когда узнала, что в Проливы пришел самолет Росова. Она нашла «воздушных мушкетеров» в буфете. Какое счастье, что хоть Росова с ними не оказалось! Летчики были навеселе и шумно встретили свою пассажирку. И хотя Маша сразу же почувствовала неловкость, она все же, набравшись смелости, попросила Костю передать Росову записку. Она помнит ее концовку наизусть:

«Мне бы хотелось послать эти строчки со стариком оленеводом, которого мы повстречали с вами. Но, кажется, мне не встретить его еще раз…

Маша ».

Да, она подписала записку тем именем, каким он начал называть ее тогда.

Самолет Росова улетел. Ответа не было. Он пришел по почте.

«Уважаемая Мария Cepгеевна!

Вот как получилось. Не за ту вас принял. Думал, обычное приключеньице. Неожиданное предложение в таких случаях безотказно действует. Проверено! Потом, конечно, признаешься: женат, дескать, и все такое прочее… Оно и к лучшему. Приключеньице не должно затягиваться.

Можете считать меня кем угодно, будете правы. Но оцените хотя бы то, что не таюсь перед вами, а потому старика с хореем еще раз не ищу.

С сожалением Д. Росов »

Маша изорвала письмо в мелкие клочья и поклялась, что о Росове никогда больше не вспомнит и не встретится с ним никогда, никогда… И вот теперь это неизбежно.

Елизавета Ивановна, всю ночь слышавшая, как Машенька ворочается в постели, на рассвете вышла провожать дочь на балкон, когда за ней приехал академик Овесян. Строгая, с горько опущенными уголками рта, она ни о чем ее не спросила, почти уверенная, что виновника девичьих слез видит перед собой. «Женатый ведь…» – гневно подумала Елизавета Ивановна и даже не махнула рукой Овесяну на прощание.

Состояние Маши не ускользнуло и от академика. Когда он уезжал в Проливы, Маша смотрела на него слишком печальными глазами. Он улетел в некотором смятении и, несмотря на увлеченность работой, много думал о себе и Маше. И он решил покончить все разом, едва «это проявится снова», но Маша, прилетев в Проливы, была по-старому приветливей и спокойной, правда, чуть рассеянной. Амас Иосифович не нашел повода для объяснения. Но сейчас состояние девушки чем-то напоминало Амасу Иосифовичу их прощание год назад.

– Вы словно поднимались на шестой этаж, а не спускались, – сказал академик.

– Торопилась.

– Не уверены в «подводном солнце»? Маша задумчиво покачала головой.

– Так что же?

– Лучше не спрашивайте. – Маша покраснела и, почувствовав это, отвернулась.

«Может быть, сейчас и надо все выяснить?» – подумал академик. Он нахохлился и сразу же приобрел какое-то сходство с ястребом.

– Сашоль видели? – спросил он, словно призывая сюда на помощь дочерей.

– Вы не знаете, Амас Иосифович, когда приходит…

– Что? Любовь? – перебил академик. Маша испуганно посмотрела на академика.

– Нет. я хотела спросить, когда приходит рейсовый самолет в Проливы. Только по особому назначению?

– А! – сказал Овесян и рассеянно замолчал, так и не ответив на Машин вопрос.

…Около взлетной дорожки летчик столкнулся с товарищем по экипажу:

– Мамед, слушай! Сейчас узнал. Она летит с нами.

– Кто она? Балерина Фетисова, которая вчера танцевала в «Ромео и Джульетте»? – ехидно осведомился бортмеханик.

Костя – это был он – махнул рукой:

– Сама Джульетта! Учительница наша с дипломом доктора наук! Понял?

Аубеков свистнул. Оба посмотрели на атомный самолет. В полуоткрытом стеклянном куполе виднелась плечистая фигура командира корабля.

– Докладывай Ромео, – многозначительно кивнул в его сторону Мамед. Костя взбежал по трапу.

– Разрешите доложить? – вытянулся он перед удивленным Росовым. – Имею список пассажиров.

– Волков? Знаю, – твердо сказал Росов.

– Нет. Еще некоторые…

Росов пожал плечами и взял протянутый Костей список. Прочел, нахмурился. Взглянул было на Костю, но тот уже исчез…

Около командира вырос штурман Шевченко:

– Разреши, Дмитрий, гостей встретить. Командир, дескать, занят.

– Нет, – отрезал Росов. – Сам встречать буду.

Скоро появились пассажиры. Почти одновременно подошли академик Омулев и профессор Сметанкин. Ученые очень вежливо раскланялись друг с другом, но, идя вместе по летному полю, не произнесли ни слова.

Знакомясь с Росовым, которого он, вероятно, забыл, профессор Сметанкин сказал:

– Не люблю летать. Тошнит всю дорогу. Я и море ненавижу. Так всю жизнь и поступаю себе наперекор: летаю и изучаю моря, чего вам не желаю, молодой человек.

Росову этот неприятный с виду старик понравился своей прямотой и какой-то горькой насмешкой над самим собой.

– Старье, – презрительно указал Сметанкин на стоявшие поодаль реактивные пассажирские лайнеры.