Александр Казанцев - Том 1. Подводное солнце

Мальчик ходил и просил всюду, но везде встречал вежливый совет немного подождать и тогда…

Но не такой был характер у маленького Овесяна, он не хотел и не мог ждать, слишком многое ему хотелось сделать. И он дошел до правительственных учреждений. Тогда-то Николай Николаевич Волков и познакомился с настойчивым пареньком. Он угадал в нем недюжинные способности и осторожно обратил на это внимание людей, от которых зависела судьба способного мальчика. «Во исключение из правил» Арамаза допустили к приемным испытаниям. Он сразу же покорил экзаменаторов и был принят в университет. А спустя всего лишь три года Николай Николаевич, не терявший Арамаза из виду, поздравил его с блестящим и досрочным окончанием Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Юноше не было и девятнадцати лет, но он уже начал работать над диссертацией, решив получить степень кандидата физико-математических наук. И через год действительно защитил кандидатскую диссертацию, которая вполне могла бы быть докторской.

Перед двадцатилетним ученым открылась широкая дорога. Физики смотрели на него с надеждой.

Теперь Николай Николаевич мог следить за успехами своего «найденыша», как он любил его называть, непосредственно сталкиваясь с его работой. Он рекомендовал Овесяна для участия в исследованиях космических лучей. Снова тот попал в родную Армению, поднимался на гору Арагац, но уже как московский ученый.

Докторская диссертация Овесяна о неизвестных до того элементарных частицах наделала много шуму в научных кругах. Волков шутил, что молодой физик своими открытиями способствовал наибольшей неясности в физике.

Как известно, физика в своем развитии не раз переживала своеобразные кризисы. Так, к концу девятнадцатого века ученые могли бы почить на лаврах. Все было объяснено, все явления поняты, все эксперименты выражены изящными математическими формулами.

Но «бельмом на глазу» остался один только странный опыт Майкельсона, доказавшего, что движение Земли в пространстве не влияет на величину скорости света.

Величественный храм познания грозил рухнуть. Сам Майкельсон не придавал столь большого значения своему опыту, какое придал ему некто Эйнштейн.

Эйнштейн оказался человеком с образом мышления существа инопланетной цивилизации. Он перевернул все представления физиков, выдвинув свою теорию относительности. Опыт Майкельсона теперь объяснялся, но какой ценой!.. Современников Эйнштейна, способных понять его, отрешившись от старых представлений, было мало. Недаром острили, что когда-нибудь на Всегалактическом научном конгрессе кто-либо из высокоученых собратьев, подняв щупальца, вспомнит: «Земля? Ах, это та планета, на которой жил Эйнштейн».

Теория Эйнштейна не просто отбрасывала классическую механику Ньютона и теорию электромагнитного поля Максвелла. Она поглощала их, объединяла и делала верными в частном случае.

Великий физик Макс Планк, первым осмысливший кванты и поддержавший Эйнштейна, говорил, что «новые теории никогда не принимаются. Они или опровергаются, или вымирают их противники».

Поколения физиков сменились. И новые физики приняли теорию относительности как совершенно естественные представления, помогавшие им объяснять явления не только в макромире, но и в микромире, в мире элементарных частиц.

Однако именно в этом мире элементарных частиц стал назревать новый кризис физических знаний. Стройная концепция с протонами, нейтронами и электронами, так ясно объяснявшая строение атома, стала шататься из-за избытка знаний. Подобно опыту Майкельсона, в физические знания врывались теперь сведения о существовании совершенно иных элементарных частиц. А поведение старых, уже известных, становилось необъяснимым. Они вели себя одновременно и как частица, и как волна. Пришлось «неопределенность» возвести в норму, даже в постулат.

И в довершение всего в потоке космических лучей были обнаружены такие частицы, которые ни в какие ворота не лезли, обладали, скажем, зарядом электрона, но превосходили его массой в сотни раз. Их короткую жизнь можно было заметить только с помощью хитроумно поставленного опыта.

Здесь-то и проявил себя молодой доктор физико-математических наук Овесян. Он настолько пополнил представления физиков об элементарных частицах, что теперь, казалось, уже ничего нельзя было понять.

Однако сам профессор Овесян вовсе не собирался мириться с создавшимся положением. Он начал чтение в университете своих знаменитых лекций, в которых остроумными гипотезами объяснял существование всех частиц, открытых им или его коллегами. На лекции профессора Овесяна приходили не только студенты других курсов и профессора вузов, но и научные сотрудники институтов, изучавших атомное ядро.

Теория микромира становилась все запутаннее, она потребовала выдвижения нескольких десятков постулатов, на которые не скупился Овесян Он исходил из логического принципа: «Если цепь объяснений заканчивается необъяснимым звеном, его следует считать постулатом». Этих постулатов-первопричин становилось все больше.

Совершенно неожиданно для всех, в том числе и для Николая Николаевича Волкова, Овесян перешел на научно-исследовательскую работу.

Он принес туда с собой новые принципы. Ему казалось недопустимым, чтобы достижения науки годами ждали своего отражения в технике и еще годами внедрения в производство.

Физик-теоретик и экспериментатор заинтересовался теперь технологией и цехами. Он протестовал против того, что работа ученого часто кончается статьей в научном журнале. Он хотел видеть мысли ученых сразу же воплощенными в машинах и аппаратах массового применения.

Николай Николаевич Волков опять поддержал неуемного Овесяна, и тот возглавил своеобразное учреждение, получившее название «завода-института». Оно объединяло в себе и исследовательские лаборатории, и опытные заводы, где экспериментально осваивались серии разработанных машин и аппаратов, действующих на вновь открытых физических принципах. Опытные заводы могли передавать новые виды продукции в серийное производство вместе со всей необходимой оснасткой, чертежами и приспособлениями. Интервал от научного открытия до появления в быту новых машин и аппаратов сократился от десятилетий до одного-двух лет.

Инициатива Овесяна была поддержана. Его подход к реализации открытий и изобретений оказался как нельзя более современным. И заводы-институты стали применяться в различных областях науки и техники.

А неугомонного Овесяна снова потянуло в родной университет. Теперь ему уже хотелось преподавать физику, но так, чтобы его ученики знали, для чего нужна физика на производстве.