Александр Казанцев - Том (9). Клокочущая пустота

– Я все помню, сударыня, – опустив глаза, произнес Сирано. – Не считайте меня неблагодарным, мне просто не хотелось быть узнанным.

– Но почему, почему?! – обиженно прошептала хозяйка. – Разве я так уж состарилась?

– Вы прежняя мадонна для меня!

– Ах оставьте, – не без кокетства ответила привыкшая к ухаживаниям трактирщица. – Оказывается, он не изменился! Все такой же женский угодник! – И снова понизив голос, спросила с заботой и укором: – Где вы были так долго?

– Очень далеко. За океаном, если не дальше. Но после возвращения я побывал в вашем заведении…

– Святая мадонна! Быть не может! Вы раните меня вот в эту грудь!

– Я не видел вас здесь, но мне показалось, что я видел кое-кого на баррикаде.

– Вот как? Вы тоже сражались вместе с народом?

– Я был среди парижан, оставив вместе с другом своих лошадей вашему хозяину.

– Он скончался, да примет господь его душу.

– Когда мы с другом забирали лошадей, вас тоже не было здесь.

– Ах, как рассказать вам, любезный гость мой! Он держал меня взаперти в чулане с самого «дня баррикад». Он хотел быть в стороне. Когда надо – с Фрондой, когда надо – с кардиналом. А я… я убегала через окошко в кладовке, чтобы петь с народом песни, верила, что народ скажет свое слово. Вы читали «Мазаринаду»?

– Не только читал.

– Как вас понять?

– Писал.

– Тсс! – испуганно приложила палец к губам трактирщица. – Я готова дать вам снова свежих коней.

– Милая мадонна! Мне ничто не грозит.

– Меня зовут Франсуаза.

– Прекрасное имя! Дочь Франции! Поверьте, великие ее художники станут изображать вас как символ родины, как образ Свободы!

– Я знаю уже, вы можете увлечь любую бедную женщину своими словами.

– Но я хотел бы совершенно обратного!

– Неужели вы как все мужчины! Говорят одно, а добиваются совсем другого!

– Я постараюсь объяснить, даже показать, – и Сирано коснулся спускавшихся на плечи локонов.

К счастью для него, его беседа с Франсуазой прервалась возвращением Пьера Ферма.

Благодушный, начавший полнеть, он вошел, отдуваясь от быстрой ходьбы. Привычно проведя рукой по своим тоже спадавшим на плечи волосам и кивнув Франсуазе, он с улыбкой подошел к Сирано.

– Рад приветствовать вас, дорогой друг. Простите, что заставил вас ждать.

– А как я рад приветствовать вас, метр Ферма, своего поручителя в известном вам деле!

– Судя по тому, что я слышал в замке герцога д'Ашперона, вы оправдываете мои ожидания и, надеюсь, не сожалеете о принятых на себя обязательствах.

И опять Сирано густо покраснел.

– Я сожалею лишь о том, что не застал вашего гостя, которому хотел бы выразить свое почтение.

– Профессора Гассенди?

– Моего учителя, метр.

– Я передам ему ваши слова не позже чем завтра, а сейчас предлагаю подняться ко мне. Вы не против, если госпожа Франсуаза принесет нам вина?

– С вашего позволения, метр, я откажусь. Госпожа Франсуаза уже угостила меня. А мне хочется сохранить для нашей беседы голову ясной.

С этими словами Сирано, покосившись на стойку, за которой стояла хозяйка, снял с головы парик, обнажив облысевший череп с лоснящейся кожей.

Пораженный Ферма поднял брови, но промолчал.

Сирано показалось, что кто-то вскрикнул у него за спиной, но он, поднимаясь вслед за Ферма по лестнице, не позволил себе обернуться, чтобы узнать, достиг ли он желаемого результата, сумел ли разочаровать в себе Франсуазу и самому уберечься от искушения. Встреча с Ферма казалась ему спасением.

В маленькой комнатушке, называемой здесь апартаментами для почетных гостей, с постелью под балдахином (гордостью перебравшегося в столицу трактирщика!) и даже с тазом и кувшином для умывания в углу Пьер Ферма усадил гостя на табурет, сам устроившись на краю громоздкой кровати с резными голубками на спинке.

– Вы удивили меня не столько своим памфлетом о Луне, сколько трактатом по физике. Я сам попутно со службой занимаюсь науками по душевной склонности, преимущественно математикой, но, однако, не чужд и естествознания, требующего опытов. Но какие опыты могли вы поставить, затрагивая глубочайшие вопросы о существе Вселенной, веществе, пустоте?

Сирано понурил голову. Мог ли он рассказать своему поручителю по тайному обществу доброносцев о встрече там с Тристаном, общение с которым заменило ему все мыслимые опыты по естествознанию, мог ли говорить о «посещении» иной планеты Солярии или грезах о ней?

Ферма сам пришел, ему на помощь, не требуя ответов на свои вопросы, а предложив Сирано послушать некоторые места из его собственной рукописи, чтобы обсудить высказанные там идеи.

– Я буду читать, а вы послушайте меня со стороны и постарайтесь при этом воспринять услышанное с точки зрения своих читателей, воспитанных на общепринятых догмах.

Сирано кивнул. Ферма стал читать:

– «Мне остается доказать, что в бесконечном мире заключаются бесконечные миры». Опасное, я бы сказал, утверждение, – заметил Ферма, отрываясь от рукописи, и продолжал: – «Представьте себе Вселенную в виде огромного животного; представьте, что звезды являются мирами, пребывающими в этом огромном животном тоже как огромные животные, служащие, в свою очередь, мирами для различных народов, вроде нас… а мы также представляем собой миры по отношению к мелким животным, которые неизмеримо меньше нас».

Ферма прервал чтение, подняв на Сирано внимательные глаза.

– Как к подобной «ереси» отнесутся отцы церкви и в особенности братья иезуиты?

– Со «святым орденом Иисуса» у меня, признаться, метр, несколько испорченные «денежные отношения». Но отцы церкви не смогут отрицать существования, скажем, блох, от укусов которых сами страдают и чешутся. И не так уж давно даже при королевском дворе не считалось нарушением этикета равно как обмахиваться веером при духоте, так и почесывать изящной палочкой с бантиком укушенные несносными насекомыми места. А ведь каждое из этих несносных тварей, как бы ни было оно мало по сравнению с телом, на котором гнездится, – это все-таки целый мир! Не так ли, метр?

Ферма расхохотался.

– И у блох могут быть свои блохи, еще меньшие, а у тех еще меньшие!

– Я знаком, метр, с вашим математическим «методом спуска [49]», где вы мыслью своей от малых величин переноситесь к еще меньшим. И так до бесконечности. Я использую ваш математический метод в общефилософском смысле, допуская существование вокруг и внутри нас целого мира мельчайших и враждебных нам тварей [50], наносящих нам вред.

– Браво, молодой человек! Я недаром поручался за вас. Вы превосходите дерзостью Джордано Бруно, который ограничивался лишь крамольным утверждением о населенности людьми иных миров. Вы же «математически» опускаетесь до непостижимо глубоких уровней природы.