Кир Булычев - Жизнь за трицератопса (сборник)

Ее Ромочка, как и положено, гудел, переливался пьяным храпом, свесив с дивана обутые ноги. Насосался.

Он приоткрыл глаз и сказал почти трезво:

– Обед на плите.

Словно сам его готовил.

Но Лукерье не нужен был обед. Лукерье нужна была любовь. Она готова была простить Ромочке все, только обними, приголубь!

Она нагнулась к нему.

От Ромочки несло перегаром от дешевой водки.

Лукерья преодолела отвращение и стала целовать его щеки и губы, но Ромочка отмахнулся от нее, как от большого слепня, и тем же тоном произнес:

– Насилие, а тем более педофилия преследуются по закону.

– О, Роман! – бормотала Лукерья, стараясь возбудить в нем мужчину.

– Сорок два года как Роман, – ответил ее муж и ловким движением сбросил супругу на пол. – Мы не бабники, мы алкоголики.

Лукерья лежала на полу, сил не было подняться.

И не замечала, как за этой сценой через окно наблюдает некий маленький аппаратик, вроде кинокамеры, управляемый на расстоянии.

– Хоть бы подох! – воскликнула она сквозь слезы.

– Почему? – заинтересовался Ромочка.

– Я из-за тебя хорошему человеку в любви отказала!

Ромочка немного подумал и сказал:

– Наверное, не очень он к тебе стремился.

– Очень! – И Лукерья заплакала.

– Значит, ты не очень горела.

– Горела.

– А зря отказала. Может быть, прилично заплатил бы, и мы бы с тобой мотоцикл купили, за грибами ездить.

Это была не шутка. Это была мечта ее мужа.

Лукерья пошла плакать на кухню.

Жизнь не удалась.

И никогда Земле не стать цивилизованной планетой.

Зря добрые инопланетяне стараются.

И Ромочка в той комнате заснул, захрапел.

Русские женщины могут быть умом не быстры, но зато если они включатся в размышление, то могут прийти к неожиданным и парадоксальным результатам.

Лукерья всю ночь не спала, а думала.

И надумала.

Она заглянула в поликлинику, взяла направление на уколы для одной женщины, а сама пошла к Матвею Тимофеевичу домой, посоветоваться. Матвея Тимофеевича дома не было, а его племянница, раздосадованная тем, что тот не помер, как положено, стала сердиться и гнать Лукерью со двора, потому что полагала, что медсестра неправильно его лечила, раз он остался живой.

– Чему вас там учат?! – кричала она, а соседи высовывались из окон и некоторые сочувствовали. – На что народные деньги идут?!

Лукерья спорить не стала, потому что не знала, на что идут народные деньги. А пошла искать Матвея по интуиции.

Нашла недалеко, на Пушкинской, где он во дворе шестнадцатого дома играл в домино, забивал рыбу в компании со стариком Ложкиным, а также Удаловым и Грубиным – старые люди вспоминали далекое прошлое, когда и народ был добрее, и космос отзывчивее.

Лукерья остановилась в сторонке, сердце забилось, в глазах пошли круги – что-то с ней творилось, разыгрались гормоны, это она как медицинский работник понимала.

Матвей вздрогнул. У него было звериное чутье.

Он резко обратил к ней свой пронзительный взор.

Разве подумаешь, что такой мог умирать, безвольно лежа в койке?

– Ты чего? – спросил он.

– Ты играй, играй, отдыхай, – ответила, зардевшись, Лукерья. – А потом поговорим.

– Ну зачем ты так, – мягко возразил мужчина. – Ребята подождут.

Его товарищи и в самом деле готовы были подождать. Лукерья вышла с Матвеем на улицу, там было два шага до скверика у Параскевы Пятницы.

– Посидим? – спросила Лукерья.

– Не томи, – сказал Матвей. – Я ведь терпеливый, терпеливый, а могу и не дотерпеть.

– А вы, значит, можете в человека внедриться? – спросила Лукерья.

– При условии последнего вздоха, – ответил Матвей.

Лукерья глубоко вздохнула, как пловец перед прыжком с вышки, и спросила:

– А в моего мужа?

– А разве он у тебя болеет?

– Болеет, – поспешила с ответом Лукерья, – часто болеет, хроник он безнадежный.

– А что за болезнь?

– Ну что у них бывает за болезнь? Алкоголизм, конечно, – сказала Лукерья.

– Алкоголизм – это не болезнь, – возразил Матвей, – а времяпрепровождение. А ты-то чего желаешь?

– Любви, – призналась Лукерья, – ласки желаю. Во мне пропадает жена и возлюбленная, потому что он, мерзопакостный бездельник, профукивает жизнь, вместо того чтобы идти по ней со мной рука об руку.

– Красиво излагаешь, – сказал Матвей. – А я тут при чем? Могу только оказать тебе мужскую услугу – подарить тебе несколько ночей любви.

– Не понял ты меня, – вздохнула Лукерья. – Не в тебе дело. Не хочу я мужу своему изменять. Я его себе выбрала, и я его желаю.

– А я-то тут при чем? – Матвей буквально закричал.

– Но ты же мне говорил, что вы все как братья и как кто помрет, в него входите, а потом человек возрождается к жизни и любви.

– Ой ли?

– А ты на Байсуридзе погляди, – сказала Лукерья. – Английская королева ему письма из жалости писала, а сейчас он чего?

– Сейчас он себе дачу строит, – ответил Матвей.

– Я хочу, чтобы мой Ромочка тоже возродился к жизни и любви, пускай он тоже дачу построит.

– А я…

– Не кричи. Я хочу, чтобы один из ваших товарищей, которые хотят помочь нам, своим братьям и сестрам по разуму, внедрился в тело моего покойного мужа, я буду любить его и окультуриваться, сколько необходимо. Ой, как я буду его любить!

– Остался пустяк, – вздохнул Матвей, – чтобы твой муж помер.

– Но ведь это на самом деле пустяк… в свете современной медицины.

До Матвея дошла мысль Лукерьи и испугала его. Видно, недостаточно крепкие нервы оказались у пришельца.

– Ты что, убить его хочешь? – спросил он.

И голос Матвея дрожал.

– Я не убийца и не намерена поднимать руку на законного супруга. С кем же я жить буду тогда? Нет, сделайте так, чтобы я и не заметила. То есть заметила, но только на следующий день.

– А если мы не поможем тебе, коварная женщина, – спросил Матвей, – ты откажешься от своей затеи?

– Если не поможете, – Лукерья потянулась, запрокинув руки за голову, и ее груди поднялись к солнцу, смутив взор Матвея Тимофеевича, – если откажетесь, то будете иметь дело с нашей доблестной милицией. Потому что я заготовлю заявление, как вы уничтожаете людей и в них вторгаетесь.

– И никто тебе не поверит!

– А вот это мы проверим. Посмотрим.

Лукерья поднялась.

– Мне пора, – произнесла она.

– А может, все же мной обойдемся? – сказал Матвей, но без особой уверенности.

– Я другому отдана, – классически ответила медсестра, – и буду век ему верна, понял?

Матвей подавил злобный блеск своих чужеземных глаз, а из кустов раздался негромкий начальственный голос, который не столько звучал в воздухе, как проникал в мозги:

– Предложение следует обдумать и, возможно, принять. Однако ты, женщина, тоже будешь оказывать нам некоторые услуги.