Кир Булычев - Жизнь за трицератопса (сборник)

– А потом?

– Потом начался учебный год в пединституте, и ей пришлось уехать. Из Вологды она не вернулась. Подвернулась стипендия в Штатах, и моя Алина, светлая голова, надежда российской науки, улетела в Пенсильванию. С тех пор прошло уже четыре года. И ни весточки, ни слова… Как мне вернуть ее?

– А почему вы намерены ее возвратить?

– Я сегодня понял, что я потерял. А потерял, потому что не был настойчив. Ведь человека воспитывают не только родители и школа, не только окружающая действительность…

Руки Стендаля дрожали, хотя человек он непьющий, только нервный.

– Что ж вы раньше-то думали? – спросил Минц. – Столько времени прошло. Я бы на вашем месте давно письмо ей написал…

– А она сама мне недавно прислала, – ответил Стендаль. – К Новому году поздравление. Странное такое: «Я счастлива, забыла о тебе, а ты?» Это что-нибудь означает?

– Ничего не означает, – сказал Минц, – кроме женского каприза. Она замужем?

– Я не знаю. А сегодня я брал интервью у Ходжи Эскалибура. Он деньги заплатил за интервью как за рекламу, мы отказать не могли, хотя я категорически возражаю против мистических жуликов.

– Я полностью разделяю, – согласился Минц.

– Пришел я к Ходже, а он сидит в окружении неофиток и гладит их щечки. Такое у него воспитательное действо. И когда наконец его вымажут в дегте, вываляют в перьях и изгонят из нашего города?

– Некому гнать, – сказал Минц.

Ходжа Эскалибур, вернее всего в прошлом Вася Пупкин из Тотьмы, возник в Великом Гусляре года полтора назад и стал уже одним из самых популярных персонажей в городе. Он объявил себя волшебником и прорицателем, основателем новой синтетической религии, обладателем приворотного и отворотного зелий, а также интрасенсом и экстрателепатом. В общем, что пожелаете!

Очевидно, думал Минц, этот Ходжа Эскалибур, даже имя укравший из легенд о короле Артуре, ибо так звался его заколдованный меч, стал наказанием Великому Гусляру за беспечность. Не было раньше такого жулья, образовалась пустая экологическая ниша, вот в нее и влез таракан.

Этот Ходжа Эскалибур относился ко Льву Христофоровичу с подчеркнутым почтением, раскланивался на рынке и стадионе «Речник», куда оба ходили на футбол, и даже делал вид, что понимает нечто в Большой Науке. Как-то, еще до того, как поклонницы купили ему «ауди», в автобусе он заговорил с Минцем на неожиданную тему. «Я полагаю, – сказал он, – что клонирование человека в ближайшие полвека обречено на неудачу. Слишком много факторов влияет на беременную женщину, чтоб учесть их экспериментатору. Вернее всего, получится урод, а вы как полагаете?»

Минц вежливо кивал, но в беседе не участвовал, а Ходжа Эскалибур на такую реакцию не обиделся. Такой был человек, любитель жизни и женщин.

Вот к этому Ходже Стендаль пошел брать интервью и взревновал.

И вспомнил о бросившей его ради высокой цели Алине.

– У них там, в Штатах, – говорил Миша и рисовал на песке профиль Алины, – колоссальные возможности для астронома. Один телескоп в Паломаре чего стоит!

Видно было, что Мишу интересовало положение с астрономией в США. Значит, интересовала и жизнь молодых астрономов.

– Знаете, что мне сообщил этот Ходжа с тусклыми глазами и маслеными губами? Он сказал, что астрономия – вчерашний день науки. Наступает эра обратной связи астрологии. Теперь не только звезды будут влиять на жизнь людей, но и люди научатся определять изменения в движениях звезд и целых созвездий.

– Этот идиот думает, – сказал Минц, – что созвездия – это такие корзиночки, в которых собрано по шесть звезд.

– Чудесно сказано! – обрадовался Миша. – Разрешите, я включу это в интервью как комментарий нобелевского лауреата?

– Нет, – ответил Минц. – Про нобелевского лауреата мы с вами вычеркиваем, потому что опять, насколько мне сообщили, секции передрались за право дать мне Нобелевку. Физики требуют, химики просят, а биологи настаивают. Сами понимаете, три премии сразу мне не получить, а Нобелевский комитет боится скандалов.

Минц закручинился. Ему давно хотелось получить Нобелевку, тем более что достоин.

– Мне бы так завершить свою жизнь, – вздохнул Миша.

Этим он еще больше расстроил Минца, потому что тот совсем не собирался завершать свою жизнь.

– Но у нас, – через некоторое время Миша вернулся к волновавшей его теме, – за последние годы много сделано для развития астрономии. Например, вы слышали о Зеленчукском центре?

– Я о многом слышал, – сказал Минц. – Ну, я буду собираться, раз уж вам помочь не в силах.

– Неужели не в силах? – горько произнес Стендаль. – А я думал, что вам это по плечу.

– Что по плечу?

– Вернуть мне мою любовь!

– Но как?

– Если бы я был изобретателем, то я бы вам подсказал. Но я просто репортер. Могу только сказать – душа моя страдает, а сердце стонет. Как в песне. И, кроме вас, некому пролить бальзам на мои раны и царапины.

Стендаль горько усмехнулся.

Минц усмехнулся ему в ответ.

У Минца на душе остался горький осадок.

И не только из-за страданий Стендаля.

Минц почувствовал за ними страдания великого народа, замечательной страны России, которую судьба ограбила, лишила миллионов лучших сынов и дочерей, покинувших ее навсегда. Вспомнился разговор, который Лев Христофорович в прошлом году имел с премьером Федерации. Тот тогда произнес: «Ох и беспокоит меня проблема эмиграции. Сагдеев как-то сказал, что одних наших академиков в Гарварде более двух десятков, а уж докторов – каждый третий. А на дружественную ли мельницу они льют воду?»

Тогда стоявший рядом генерал предложил: «Надо бы закрыть Запад». «А вот этого мы не сделаем! – ответил в сердцах премьер. – Рано…»

Как наполняется сосуд?

Сначала он полон до половины, потом почти совсем полон, потом достаточно капли, чтобы жидкость хлынула через край. Так бывает и с мыслителями.

Разговор с премьером заставил задуматься.

Беседа со Стендалем послужила последней каплей.

К тому же чисто по-человечески было жалко пожилого человека, который полюбил и лишился.

И тогда Минц, вернувшись домой, принялся мыслить.

То есть сначала он помыл и порезал баклажаны.

Затем заложил их в сотейник.

Поставил сотейник на плиту.

Добавил нужные специи.

Понюхал.

Зажег газ.

Потушил газ.

Мозг Минца начал трудиться.

Своеобразие мозга Льва Христофоровича заключается в том, что он не способен искать решения на проторенных дорожках. Ему подавай научную целину, чащобы и тупики, и чем неразрешимее задача, тем она кажется Минцу интереснее.

Итак, Лев Христофорович уселся за письменный стол и, поворошив бумаги, отыскал под их гнетом старенький, но верный компьютер. Затем он стал раскладывать на нем пасьянс. А зачем еще может пригодиться компьютер великому человеку.