Кир Булычев - Жизнь за трицератопса (сборник)

– Ну какие они кумиры! – возразил Миша Стендаль. – Они же по праву престолонаследия. Их бог дал.

– Не спеши! – воскликнул Минц. – Обратимся к кумирам, которые поднялись из грязи в князи. Неужели вы думаете, что в двадцатые годы в Германии не было красивых, умных и даже порядочных политиков? Но ведь поднялся Гитлер!

И тут впервые подал голос Иванов Семен.

– Порядочных политиков не бывает, – сказал он. – А то бы они в политики не полезли.

Эта фраза заставила всех поглядеть на Иванова Семена с некоторым удивлением. Никто не ожидал такой политически отточенной фразы от пасынка без прописки.

– Мы сейчас говорим о другом! – продолжал Минц. – Лучше вы мне объясните, почему усатенький заморыш, истерик, сухоручка…

– Это Сталин был сухоручкой, – пояснил Савич.

– Нашего вождя не трожь! – обиделся на него представитель левых сил пенсионер Ложкин. – У товарища Сталина руки были на месте. Он ими любую шею мог свернуть.

– Вот именно! – подхватил Минц. – Вот они, рудименты культа личности! А чем Сталин его привлекал?

– Я думаю, что такие, как Ложкин, – заметил Стендаль, – любили Сталина, как женщины в высказывании Пушкина – то есть ушами!

– Погодите-погодите! – вмешался в спор Удалов. – Но ведь мы смотрели на фотографию и думали: какой он некрасивый!

– А он и есть некрасивый, – заметил Ложкин.

– Независимо от позиции наших левых сил, – сказал Минц, – я полагаю, что моя точка зрения вам понятна. Общественное мнение, пропаганда и прочее работают на многих кандидатов в кумиры. А кумирами становятся единицы, и ничего в них, казалось бы, нет…

– А харизма? – спросил Золушка, который за последние два часа кое-чего наслушался и кое-чем проникся.

– А что такое харизма? – задумчиво произнес Стендаль. – Этого же никто так и не сформулировал.

– Как только мы найдем харизматическую личность… – начал было Минц, но Удалов перебил его:

– У нас каждый президент – харизматический. Даже действующий.

– Не спорю. Но теперь у нас появилась возможность поставить эксперимент. Если путь, избранный нами, правилен, то мы сможем сделать из Семена Эдуардовича фигуру всероссийского масштаба. Надеюсь, что сам Семен Эдуардович не возражает.

– Может быть, псевдоним взять? – спросил на это Золушка.

– Он уже согласен, – проворчал провизор Савич. Как представитель правых сил и демократ, он подозревал, что за харизмой всегда скрывается диктатор.

– Зачем вам псевдоним? – удивился Стендаль. – У вас же хорошая русская фамилия!

– Вот именно, – заметил бывший пасынок. – Но если мы обратимся к истории, то поймем, что все себе выбирали псевдонимы погромче.

– Кто это – все? – спросил Удалов.

– Наши.

– Не понял.

– Ну, другие харизмы. Гитлер был Шикельгрубером, Сталин – Джугашвили, а Троцкий – Канцельсоном.

– Бронштейном, – поправил Иванова Минц. Эксперимент шел слишком хорошо. У Минца даже закололо под ложечкой.

Решили пока обойтись без псевдонима.

Золушку приглашали в дома. И Савич, и Ложкин.

Но остальная общественность сразу спохватилась. Потому что Минц и газета желали провести чистый эксперимент, а не отдавать Иванова Семена на откуп какой-то партии.

Иванов согласился, и даже согласился переночевать в кабинете редактора газеты на диване периода первых пятилеток, и попросил дать ему зеркало, чтобы привыкнуть к самому себе.

Мише Стендалю было неловко оставлять Иванова Семена на ночь в кабинете, но Иванов, который все более осваивался в своей роли, произнес с доброй улыбкой, широко раздвинувшей тонкие губы, отчего он еще более стал походить на лягушку:

– А мне надо о многом подумать. Так что ночь у меня пройдет с пользой.

Попрощались и покинули пасынка.

Как ни странно, мысли, владевшие гуслярцами в ту ночь, были схожими.

Первая очередь мыслей овладевала по дороге домой: «И какого чёрта мы ухлопали вечер? Неужели опять попались на удочку этого сумасшедшего изобретателя?»

Так же, кстати, думал и профессор Минц. С одним отличием. Вместо «сумасшедшего изобретателя» в его мыслях фигурировал этот идиот Ложкин, который, впрочем, был ни при чем.

Вторая мысль была ответом на вопрос жены, дочери или любовницы: «Где ты весь вечер шлялся?» – «Встречались на политическом собрании с одним человеком».

Третья мысль приходила в три часа ночи, когда они просыпались и долго лежали в темноте, глядя на полную луну за окном и думая: «И на что мне сдалась эта лягушка? Не видел никогда противнее рожи… хотя в ней что-то есть».

И наличие чего-то еще более раздражало.

Утром, независимо друг от друга, все вчерашние собеседники встали пораньше, тихонько почистили зубы и поспешили к редакции «Гуслярского знамени».

Но таинственность не помогла.

Город невелик, и шаги на рассветных мостовых разносятся по всей округе.

Уже на площади Землепроходцев пути их сошлись.

Некоторые улыбались и здоровались, а другие, как Ложкин, взявший с собой двух соратниц по движению и красный флаг, сделали вид, что никого не узнают.

Как вам известно, редакция выходит на узкую Советскую площадь, отороченную Гостиным двором и бывшим зданием горкома – горисполкома.

Перед горкомом стоит деревянная трибуна, покрашенная синей краской. На нее при коммунистах восходили отцы города и передовики, чтобы махать демонстрантам.

С тех пор трибуна пустовала. Иногда кто-нибудь организует санкционированный митинг, да никто на них у нас не ходит.

Но сейчас у трибуны стояли люди.

А с трибуны выступал харизматик, Золушка Иванов.

И он говорил:

– Хватит! Хватит нам топтаться на месте, совершенно не развивая экономику и топчась на месте. Нашему обществу, пережившему тяжелые времена развала Союза и предательства интересов, в частности, я должен обратить ваше внимание на порочное поведение моего так называемого отца Иванова Эдуарда, который с моими сводными братьями, не побоюсь этого слова – предателями интересов нашего Отечества и, возможно, лицами кавказской национальности, кормил меня только кроличьей тушенкой, от которой получается несварение желудка.

Небольшая толпа слушателей Иванова Семена глухо зашумела.

– Когда мы с вами пойдем к светлому будущему нашего города, не забывайте, кто стоял у нас на пути!

Харизматик поднял к небу кулак, и все его слушатели послушно подняли к небу кулаки.

– А пока попрошу вас вкладывать добровольные взносы на дело нашей партии. Членские билеты получите послезавтра!

Он щелкнул пальцами, и из-за его спины вышла хорошенькая девушка, которую Удалов отлично знал, потому что она торговала канарейками на городском рынке.

Хорошенькую девушку звали Тамаркой. Иванов Семен, обращаясь к толпе, заявил: