Роберт Сойер - Неандертальский параллакс

— И кто выносит решение? — спросил Селган. — О, погодите, кажется догадываюсь. Это решает Бог, так ведь?

— Именно. По крайней мере, они в это верят.

— Но почему? Почему они верят в нечто настолько нелепое?

Понтер слегка пожал плечами.

— На основании исторических свидетельств, оставленных людьми, якобы общавшихся с Богом.

— Исторических свидетельств? — удивился Селган. — А сейчас кто-нибудь общается с этим Богом?

— Некоторые утверждают, что общаются. Но я так понял, что это ничем не подтверждается.

— И этот Бог, он что, является арбитром для каждого человека?

— Предполагается, что да.

— Но в мире 185 миллионов человек; многие тысячи умирают ежедневно.

— Это у нас. В их мире живёт больше шести миллиардов человек.

— Шести миллиардов! — Селган покачал головой. — И каждый каким-то образом будет после смерти помещён в одно из двух мест, которые вы упомянули?

— Да. После суда.

Понтер увидел, как Селган скривил лицо. Детали глексенских верований явно заинтриговали скульптора личности, но его основным интересом были мысли самого Понтера. — «После суда», — повторил он, словно это слово было мясом, вкусом которого стоило как следует насладиться.

— Именно, суда, — сказал Понтер. — Вы не понимаете? — У них нет имплантов-компаньонов. У них нет архивов алиби. Они не ведут всю жизнь подробную запись всех своих действий. У них ничего этого нет, потому что они верят, что им ничего этого не нужно. Они считают, что Бог смотрит на них и видит всё — и даже присматривает за ними, оберегает. И они верят, что никакое злое деяние в конечном итоге не может сойти никому с рук.

— Но вы сказали, что совершили нечто ужасное.

Понтер смотрел в окно на свой мир.

— Да.

— Там? В том, другом мире?

— Да.

— Но вы не разделяете их веру в этого их Бога.

Понтер фыркнул.

— Конечно, нет.

— И вы считаете, что вас никогда не будут судить за плохой поступок, который вы совершили?

— Именно. Не сказать, чтобы это было идеальное преступление. Но в том мире ни у кого нет никаких оснований подозревать меня, а здесь ни у кого не может быть причин потребовать просмотра именно этой части моего архива алиби.

— Вы назвали это преступлением. Было это деяние преступным по меркам того, другого мира, в котором вы находились?

— О, да.

— А мы посчитали бы это преступлением, соверши вы его здесь?

Понтер кивнул.

— Что вы сделали?

— Я… мне стыдно об этом рассказывать.

— Я ведь сказал, я не собираюсь вас судить.

Понтер неожиданно для себя вскочил на ноги.

— В этом-то всё и дело! — крикнул он. — Никто не будет меня судить — ни здесь, ни там. Я совершил преступление. Я получил удовольствие , совершая его. И да — завершим ваш мысленный эксперимент — да, я сделал бы это ещё раз, доведись мне пережить тот момент снова.

Какое-то время Селган молчал, по-видимому, ожидая, пока Понтер успокоится.

— Понтер, я могу помочь вам, если вы мне это позволите, — сказал он. — Но вы должны говорить со мной. Вы должны рассказать мне, что произошло. Почему вы совершили это преступление? Что к нему привело?

Понтер снова сел, перебросив ноги через седлокресло.

— Я начну с моего первого посещения другой Земли, — сказал он. — Тогда я познакомился с женщиной по имени Мэре Воган…

Это был последний вечер Мэри в Садбери, и она по этому поводу испытывала неоднозначные чувства.

Она не сомневалась, что отъезд из Торонто пошёл ей на пользу. После того, что там произошло — Боже мой , подумала она, неужели всего две недели назад? — покинуть город, вырваться из окружения, которое постоянно напоминало ей о том ужасном вечере, было, несомненно, правильным решением. И хотя завершилось всё на немного грустной ноте, она бы ни на что не променяла те дни, что провела с Понтером Боддетом.

Её воспоминания о тех днях были словно подёрнуты флером: уж слишком фантастичными они казались. Однако бесчисленные фотографии, телерепортажи и даже рентгеновские снимки убеждали — всё это случилось на самом деле. Современный неандерталец с параллельной версии Земли каким-то образом проскользнул в нашу вселенную. Теперь, когда он отправился обратно, Мэри уже и сама с трудом в это верила.

Но это было . Понтер на самом деле был здесь, и она действительно в него…

Не преувеличивает ли она? Не делает ли из мухи слона?

Нет. Нет, именно это и произошло.

Она влюбилась в Понтера, и, возможно, он тоже полюбил её.

Если б только она была цельной, полноценной, не надломленной психологической травмой личностью, всё могло бы пойти по-другому. О, она бы всё равно не устояла перед добродушным великаном — но тем вечером, когда они смотрели на звёзды, когда он потянулся и взял её за руку, она бы не замерла от его прикосновения.

Это было слишком рано, сказала она ему на следующий день. Слишком мало времени прошло после…

Она ненавидела это слово; ненавидела произносить его, даже в мыслях.

Слишком мало времени прошло после изнасилования.

А ещё через день она возвращалась домой, туда, где произошло изнасилование — в кампус Йоркского университета в Торонто, к её прежней жизни преподавателя генетики.

К её прежней одинокой жизни.

Она будет скучать по многому, что осталось в Садбери. Например, по отсутствию пробок. Она будет скучать по друзьям, с которыми познакомилась здесь — Рубену Монтего и Луизе Бенуа. Будет скучать по расслабленной атмосфере Лаврентийского университета, где она провела исследование митохондриальной ДНК, доказавшее, что Понтер Боддет на самом деле неандерталец.

Но больше всего, осознала она, стоя на обочине сельской дороги и глядя в безоблачное ночное небо, ей будет не хватать вот этого . Вида бескрайних звёздных россыпей. Вида Туманности Андромеды, которую показал ей Понтер. Вида изгибающегося над головой Млечного пути.

А ещё…

Да!

Да!

Особенно она будет скучать вот по этому — по виду северного сияния, мерцающего и волнующегося по всему небу: бледно-зелёные полотнища, призрачные занавеси.

Мэри и правда надеялась в тот вечер снова увидеть северное сияние. Она возвращалась из дома Рубена в городке Лайвли (ха-ха!), с прощального барбекью с Рубеном и Луизой; и она съехала на обочину специально, чтобы ещё раз полюбоваться ночным небом.

И небеса пошли навстречу. Зрелище захватывало дух.

Теперь северное сияние будет всегда ассоциироваться у неё с Понтером. Она была с ним, когда увидела это впервые. Она почувствовала странное ощущение в груди, будто распирающий её священный трепет, вызванный разворачивающимся на небе действом, начал ослаблять сдавливающую её печаль.