Владимир Немцов - Рекорд высоты

Основные исследования были закончены, и теперь, уже на месте посадки лаборатории, оставалось повторить лишь некоторые пункты обширной программы испытаний.

Демидов сразу же отошел в сторону и, стараясь скрыть непонятное для его друзей волнение, углубился в записи последнего часа испытаний.

— Ничего, аэродром подходящий, — радостно проговорил Поярков, осматриваясь по сторонам. — Главное, защищен от ветра. Я думаю, что сегодня к вечеру мы спокойненько спустим диск, можно сказать, прямо на мачту радиостанции.

— Надо сначала ее поставить, — заметил Дерябин. — И потом я не думаю, чтобы Алексей Фомич стал особенно торопиться с этим делом. Он хотел еще проверить температурную кривую на больших высотах, а затем уже при спуске вновь зафиксировать ее. Правда, — инженер понизил голос, — это для него не главное. Вы заметили, как он был взволнован перед отлетом сюда. Редко я таким видел Алексея Фомича… Что касается меня, то я бы тоже еще раз посмотрел своими глазами на вновь записанную на ленте температуру в стратосфере и ионосфере. К погоде это имеет прямое отношение. Впрочем, усмехнулся он, — может быть, после всех этих испытаний у вас есть какие-нибудь сомнения в надежности конструкции при длительном подъеме?

— Да нет, что вы!.. — смущенно заметил конструктор. — Теперь я уже ни в чем не сомневаюсь. Кстати, существование теплых поясов в стратосфере сравнительно недавно опровергалось видными специалистами. Они не предполагали, что в стратосфере такое большое количество озона, особенно поглощающего тепловые лучи.

— Однако это пока еще только предположение, что от нагревания озона солнечными лучами и образуется тепловой пояс в стратосфере, — возразил Дерябин. — Ничего, батенька, расшифруем все записи и тогда проверим, улыбнулся он. — Хорошо, что анализатор воздуха снова начал работать на большой высоте. При обработке записей узнаем, сколько озона в тепловом поясе. Всё это для предсказания погоды тоже очень важно.

— Вы знаете, Борис Захарович, — задумавшись, проговорил конструктор, — я никогда не предполагал, что в стратосфере еще столько неизвестного. Мы действительно обнаружили выше тридцати пяти километров начало первого теплового пояса. К пятидесяти километрам его температура достигает семидесяти пяти градусов. Кто бы мог раньше думать, что там, наверху, жарче, чем в Африке! А потом опять холод, и снова, около восьмидесяти километров высоты, начинается второй тепловой пояс. О нем мы почти ничего не знаем. Говорят, что там происходят очень сложные физические процессы… Ультрафиолетовые лучи солнца разрушают молекулы воздуха. На этой высоте они сталкиваются с атмосферой… — Поярков, прищурившись, взглянул на инженера и со вздохом добавил: — Сколько тайн и загадок! А что делается еще выше трудно даже предположить.

— Надо строить новую летающую лабораторию, — с улыбкой заметил Дерябин, — тогда не будет никаких тайн. Я думаю, — он взглянул поверх очков на молодого конструктора, — вы и это сделаете… Какой-нибудь диск, чтобы запустить его вверх километров этак… на тысячу…

— Нет, — не сразу отозвался инженер, — диск нужен для универсальной лаборатории, рассчитанной на длительные наблюдения. А туда, — он взглянул в синее бездонное небо, — мы пошлем просто ракету с приборами и парашютом.

Техники, прибывшие в самолете, быстро стали выгружать тяжелые ящики. Они перетаскивали их поближе к краю аэродрома и там ставили вплотную один к другому.

Заблестела на солнце кольцеобразная антенна, поднятая на высокой мачте.

Аня открыла один из ящиков и вытащила оттуда приемник. Все подбежали к ней.

— Итак, мы слушали передачу час тому назад, — сказал Дерябин. — Где это было, Аня? Не помните?

— По-моему, в районе озера Севан.

Профессор Демидов что-то высчитывал у себя в блокноте. Он жмурился, почесывал за ухом карандашом, лихорадочно перебирал листки, делал какие-то отметки. Затем он в волнении закрывал блокнот и шагал, заложив руки за спину, среди суетившихся техников. Профессор то не обращал на них никакого внимания, то вдруг останавливался перед одним из них и долго смотрел в лицо, словно пытаясь прочесть ответ на мучивший его вопрос. Наконец, он отошел от радиостанции и зашагал по взлетной дорожке. Борис Захарович с тревогой посмотрел ему вслед.

— Вы товарищ Дерябин? — спросил инженера невысокий паренек, только что вышедший из помещения аэродромной радиостанции. Он протягивал ему листок бумаги.

— Быстро! — с некоторым удивлением проговорил Борис Захарович и взял листок радиограммы. Он прочел его несколько раз, затем задумался и пожал плечами.

Придется показать эту телеграмму Алексею Фомичу. Но если бы кто-нибудь знал, как это ему неприятно! Из-за каких-то нелепых предположений он, Дерябин, должен огорчать профессора. Вот он идет к нему навстречу. Как четки и уверенны его шаги!..

Демидов еще ничего не говорил о результатах испытаний, но Борис Захарович знал, что в таких испытаниях сразу ничего нельзя определить: на всё нужно время.

Алексей Фомич остановился в двух шагах от Дерябина и молча смотрел на него, словно что-то взвешивая. Наконец, вздохнув, он тихо проговорил:

— Или это действительно так, или… я ничего не понимаю.

Демидов взял инженера под руку и, осторожно шагая по блестящей дороге, глухо и медленно ронял слова:

— То, что я узнал сейчас об интенсивности лучей, опровергает наши самые смелые предположения. На земле ни в одной лаборатории пока еще нельзя получить столь сильного радиоактивного излучения. На высоте в полтораста километров, где космические лучи не задерживаются атмосферой, в моих уловителях под действием этих лучей и других дополнительных факторов я обнаружил превращение вещества…

— Значит, насколько я понимаю, при этом освобождалась атомная энергия, — взволнованно перебил его Дерябин. — Так ведь этого не наблюдали пока еще ни в одной лаборатории мира?

— Не знаю, — сухо заметил Демидов. — Но во всяком случае, три часа тому назад это явление зарегистрировано приборами летающей лаборатории. Правда, пока только в одной установке.

Борис Захарович молчал, он не мог не оценить всей важности сообщения Демидова. Инженер знал, что до сих пор была использована атомная энергия лишь малоустойчивых радиоактивных элементов, вроде урана, а сейчас… Да ведь об этом можно было только мечтать!.. «Однако, — подумал Дерябин, — эта энергия получена на высоте в полтораста километров. Ее невозможно спустить на землю».

— То, что я вам сейчас сообщил, — прервал его мысли профессор, — только начало нашей большой работы. Подробный анализ всех материалов, полученных при сегодняшних испытаниях, позволит нам достаточно полно изучить действие космических лучей. Я думаю, однако, что эту вечную, неиссякаемую энергию мы тоже когда-нибудь используем. — Демидов остановился, недовольно взглянул вверх и добавил: — К сожалению, приборы не смогли передать на землю всего, что нужно. Как бы я хотел быть наверху, чтобы своими глазами посмотреть на многие пока еще неясные для меня явления. Одновременно с дополнительной проверкой температурной кривой мы снова повторим некоторые опыты уже на высоте в двести километров.