Брем Стокер - Дракула

- А, печальный случай! Он потребует весьма заботливого ухода и больших попечений. Я останусь с вами, ни сперва оденусь. Подождите меня здесь, я вернусь через несколько минут.

Пациент хрипло дышал, видно было, что он терпит невероятные страдания. Ван Хелзинк вернулся необычайно быстро с набором хирургических инструментов.

Он, видимо, успел обдумать этот случай и принять какое-то решение, потому что, не взглянув на пациента, шепнул мне:

- Вышлите вон служителя. Мы должны остаться с Рэнфилдом наедине к тому времени, когда к нему вернется сознание после операции.

Я сказал:

- Пока довольно, Симмонс. Вы сделали все, что могли. Можете идти, а доктор Ван Хелзинк приступит к операции. Дайте мне немедленно знать, если случится что-нибудь необычное.

Служитель удалился, а мы приступили к внимательному осмотру пациента. Раны на лице были поверхностными; тяжким повреждением был опасный пролом черепа на правой стороне головы. Профессор на минуту задумался и сказал:

- Надо постараться уменьшить давление костей на мозг и привести его в нормальное состояние, насколько это возможно; быстрота кровотечения показывает опасный характер повреждения. Вся двигательная сфера, кажется, затронута. Кровоизлияние в мозг быстро усилится, так что нам необходимо немедленно приступить к операции, иначе будет поздно.

В то время, как он говорил, послышался легкий стук в дверь. Я открыл дверь и увидел в коридоре Артура и Квинси в пижамах и туфлях; первый сказал:

- Я слышал, как ваш человек позвал доктора Ван Хелзинка и сообщил ему о печальном случае. Я разбудил Квинси, вернее, позвал его, так как он не спал. Слишком много необычайных событий происходит в последнее время, чтобы мы могли наслаждаться здоровым сном. Мне пришло в голову, что завтрашняя ночь многое изменит. Мы должны глядеть вперед и назад гораздо внимательнее, нежели мы это делали до сих пор. Можно нам войти?

Я молча кивнул и держал дверь открытой, пока они входили, затем снова запер ее. Когда Квинси увидел положение и состояние пациента и заметил страшную лужу на полу, он спросил:

- Боже мой! Что с ним? Бедняга, бедняга!

Я вкратце рассказал ему, что произошло, и объяснил, почему мы надеемся, что к пациенту вернется сознание после операции... на короткое время, во всяком случае. Квинси сел на край постели, рядом с Годалмингом, и мы стали терпеливо ждать.

Минуты нашего ожидания протекали с ужасной медленностью. У меня замирало сердце, и я видел по лицу Ван Хелзинка, что он также немало волнуется за результат. Я боялся тех слов, которые мог произнести Рэнфилд. Я положительно боялся думать; меня угнетало предчувствие того неотвратимого бедствия, которое надвигалось на нас, как море в часы прилива. Бедняга Рэнфилд дышал отрывисто, спазматически. Каждую минуту казалось, что он откроет глаза и заговорит; но снова раздавалось хриплое дыхание, и снова он впадал в еще большую бесчувственность. Как я ни привык к виду болезней и смерти, это ожидание все больше и больше действовало мне на нервы. Я почти слышал биение своего собственного сердца; а кровь, приливавшая к вискам, стучала в мозгу, как удары молота. Молчание становилось мучительным. Я поглядел на своих товарищей и по их пылающим лицам и влажным лбам увидел, что они испытывают такую же муку. Все мы находились в таком нервном ожидании, словно сверху должен был раздаться страшный звук колокола и застать нас врасплох.

Наконец настал момент, когда стало ясно, что пациент быстро слабеет; он мог умереть с минуты на минуту.

Я взглянул на профессора и поймал его пристальный взор. Он сказал:

- Нельзя терять времени. От его слов зависит жизнь многих людей; я думал об этом, пока стоял здесь. Быть может, ставкой тут служат души. Мы сделаем операцию как раз над ухом.

Не произнося больше ни слова, он принялся за операцию. Несколько минут дыхание оставалось хриплым. Затем последовал такой продолжительный вздох, что казалось, грудь должна была разорваться. Глаза Рэнфилда вдруг открылись и уставились на нас диким, бессмысленным взором. Это продолжалось несколько минут; потом взгляд его смягчился, в нем появилось выражение приятного удивления, и с губ сорвался вздох облегчения. Он сделал судорожное движение и сказал:

- Я буду спокоен, доктор. Велите им снять смирительную рубашку. Я видел страшный сон, и он так обессилил меня, что я не могу сдвинуться с места. Что с моим лицом? Оно как будто распухло и ужасно саднит.

Он хотел повернуть голову, но при этом усилии глаза Рэнфилда снова стали стеклянными, и я тихонько опустил его голову. Тогда Ван Хелзинк сказал серьезным, спокойным тоном:

- Расскажите нам ваш сон, мистер Рэнфилд!

При звуках этого голоса на разбитом лице Рэнфилда появилась радостная улыбка, и он спросил:

- Доктор Ван Хелзинк? Как вы добры, что пришли сюда; дайте воды, у меня пересохли губы; и я постараюсь рассказать вам... Мне снилось...- он замолк, точно потерял сознание.

Я быстро сказал Квинси:

- Водка у меня в кабинете, живо!

Он убежал и быстро вернулся со стаканом, графином водки и водой. Мы смочили растрескавшиеся губы пациента, и он ожил. Но было очевидно, что его бедный поврежденный мозг работал в этот промежуток, потому что когда он совершенно пришел в себя, то поглядел на меня с мучительным смущением, которого мне никогда не забыть, и сказал:

- Я не должен обманывать самого себя; это был не сон, а жестокая действительность.

Его глаза блуждали по комнате; когда они остановились на двух фигурах, терпеливо сидевших на краю постели, он продолжал:

- Если бы я не был уверен в этом, то понял бы это по их присутствию.

На секунду его глаза закрылись - не от боли или сонливости, но по доброй воле, как будто он хотел собраться с мыслями; когда он открыл глаза, то заговорил торопливо и с большей энергией, чем до сих пор:

- Скорее, доктор, скорее! Я умираю. Чувствую, что мне осталось жить всего несколько минут; и затем я снова вернусь к смерти... или к тому, что еще хуже смерти. Смочите опять мои губы водкой. Я должен сказать кое-что раньше, чем умру; или прежде чем умрет мой бедный мозг... Благодарю вас... Это произошло в ту ночь, когда я умолял вас выпустить меня, и после того, как вы ушли. Я не мог говорить тогда, потому что чувствовал, что мой язык связан; но за исключением этого, я был тогда так же здоров, как теперь. Я долго оставался в мучительном отчаянии после того, как вы оставили меня; мне казалось, что прошли целые годы. И вдруг неожиданный мир снизошел на меня. Мой мозг снова пришел в спокойствие, и я понял, где я нахожусь. Я слышал, как собаки лаяли позади нашего дома, но не там, где был Он.

Он подошел к окну в тумане, как я это часто видел прежде; но на сей раз Он не был духом, но человеком, и глаза его сверкали, точно Он сердился. Я видел, как его красный рот злобно ухмылялся; его острые белые зубы блестели при свете луны, когда Он оглянулся на группу деревьев, за которыми лаяли собаки. Сперва я не хотел звать его, хотя знал, что ему хочется войти ко мне так же, как всегда. Тогда Он соблазнил меня, наобещав кучу вещей - не только на словах - он их создавал. Его прервал профессор: