Джек Вэнс - Лионесс: Сад принцессы Сульдрун

Шарис заметил: «И жизни, и снам свойственна утонченная недолговечность. Один укол шпагой, одно движение лезвия — и их больше нет, они улетучиваются, как сладостный аромат, унесенный порывом ветра».

«Может быть, вы объясните, однако, почему у вас все носят маски?» — поинтересовался Гарстанг.

«Каприз, причуда, фантазия, прихоть! Могу ответить на ваш вопрос другим вопросом. Что такое ваше лицо, как не кожаная маска? Вас троих природа одарила приятной внешностью — ваши кожаные маски располагают к вам окружающих. Но вашему товарищу Боду не повезло — он только приветствовал бы возможность носить всю жизнь другую маску».

«Никто из ваших гостей не производит впечатление человека, обиженного природой, — возразил Гарстанг. — И господа, и дамы отличаются превосходным телосложением и грациозными манерами. Это очевидно, невзирая на маски».

«Возможно, так оно и есть. Но посреди ночи, когда любовники остаются вдвоем и снимают друг с друга одежду, в последнюю очередь они обнажают лица».

«А кто исполняет музыку?» — неожиданно спросил Шарис.

Эйлас и Гарстанг прислушались.

«Ничего не слышу», — пожал плечами Эйлас.

«Я тоже», — подтвердил Гарстанг.

«Наша музыка настолько ненавязчива, что, по сути дела, ее можно не замечать, — лорд Дальдас поднялся на ноги. — Надеюсь, в какой-то степени я удовлетворил ваше любопытство?»

«Только неотесанный чурбан мог бы требовать большего, — ответил Эйлас. — Вы проявляете к нам больше внимания, чем мы заслуживаем».

«Мне очень приятно принимать таких гостей, как вы, и жаль, что вы решили покинуть нас уже завтра. Но меня ожидает очаровательное создание. Она впервые посетила виллу Мероэ, и мне не терпится познакомиться с ней поближе».

«Последний вопрос, — задержал лорда Эйлас. — Когда к вам прибывают новые гости, прежние должны уезжать — в противном случае в залах и спальнях виллы Мероэ не хватило бы места. Когда они вас покидают, куда они возвращаются?»

Лорд Дальдас тихо рассмеялся: «Когда исчезают люди, которых вы видите во сне, куда они возвращаются?» Он поклонился и ушел.

Перед компаньонами остановились три молодые прелестницы. Одна спросила с шаловливой дерзостью: «Почему вы молчите? Разве вы не хотите с нами поболтать?»

Эйлас, Гарстанг и Шарис вежливо встали. Эйлас оказался лицом к лицу со стройной девушкой с бледными светлыми волосами и чертами, деликатными, как нежные лепестки цветка. Из-за черной полумаски на него смотрели фиолетово-голубые глаза. Эйлас почувствовал внезапный укол в сердце, одновременно болезненный и радостный. Он начал было говорить, но осекся. «Прошу меня извинить, — пробормотал он. — Я не очень хорошо себя чувствую». Отвернувшись, он увидел, что Гарстанг сделал то же самое. «Невозможно! — сказал ему Гарстанг. — Она напоминает… мне слишком тяжело об этом вспоминать».

«Это сновидения! — отозвался Эйлас. — Им трудно сопротивляться. Лорд Дальдас весьма изобретателен, не правда ли?»

«Вернемся в нашу комнату. Мне не нравятся воспоминания во плоти… где Шарис?»

Девушек и Шариса след простыл.

«Нужно его найти! — встревожился Эйлас. — Он увлечется и попадет в беду».

Они прошлись по залам и коридорам виллы Мероэ, не обращая внимания на причудливые разноцветные светильники, завораживающие взор интерьеры и столы, уставленные изысканными яствами. Наконец они увидели Шариса в небольшом внутреннем дворике, соединенном с террасой сводчатым проходом. Сидя в компании четырех гостей, он извлекал тихие звуки из свирели. Его новые знакомые играли на других инструментах, находя гармонические сочетания, заставлявшие задерживать дыхание и вызывавшие легкое головокружение. Вплотную к Шарису присела хрупкая брюнетка — ее волосы опустились ему на плечо. В одной руке она держала бокал темно-лилового вина; когда в музыке наступил перерыв, она попробовала вино и предложила бокал Шарису.

Захваченный участием в чудесном оркестре, Шарис рассеянно взял бокал и уже поднес его к губам, когда стоявший сзади Эйлас перегнулся над балюстрадой и выхватил вино у него из руки: «Шарис, что ты делаешь? Пойдем, пора спать! Завтра уедем из этого замка сновидений — они опаснее оборотней Тантревальского леса!»

Шарис медленно поднялся на ноги, взглянув на продолжавшую томно сидеть девушку: «Мне нужно идти».

Втроем они молча вернулись в спальню, где Эйлас взял Шариса за плечо: «Ты почти пригубил вино».

«Я знаю».

«Ты еще что-нибудь пил?»

«Нет, — неуверенно ответил Шарис. — Я поцеловал эту девушку — она выглядит и говорит, как… как первая любовь. Она пила вино, у нее на губах оставалась капля. Я почувствовал вкус этой капли».

Эйлас застонал: «Придется найти противоядие!»

В сопровождении Гарстанга он снова обошел всю виллу, но лорда Дальдаса нигде не было.

Огни начинали гаснуть — Эйлас и Гарстанг вернулись в свою комнату. Шарис уже спал — или притворялся, что спит.

Наутро высокие окна озарились ярким солнечным светом. Шестеро путников встали, хмуро поглядывая друг на друга. Эйлас напряженно сказал: «Оставаться больше нельзя. Поехали! Закусим по дороге».

У ворот их ждали оседланные лошади, хотя привратника не было. Не желая узнать, что он увидит, если обернется, Эйлас вскочил в седло и пришпорил коня, решительно глядя вперед. Он заметил, что его спутники сделали то же самое.

«Дорога уходит в даль — забудем дворец сновидений!»

Все шестеро, в развевающихся плащах, унеслись галопом. Проехав примерно милю, они остановились, чтобы перекусить. Шарис сидел в стороне. Он вел себя рассеянно и не пожелал завтракать.

Эйласу показалось странным, что Шарис, по-видимому, осунулся и похудел за ночь — одежда держалась на нем слишком свободно, куртка висела, словно подвешенная на крючке.

Эйлас вскочил на ноги, но Шарис уже соскользнул на землю, как в обмороке; на траве лежала только одежда. Эйлас опустился на колени, схватил пустой рукав. Шляпа Шариса откатилась в сторону, его застывшее лицо — маска из бледного пергамента — исчезало, не растворяясь, но словно отворачиваясь в сторону, которой не было.

Эйлас медленно поднялся на ноги и обернулся — он хотел вернуться и вырвать Шариса из костлявых рук смерти. Бод подошел и хрипло сказал: «Поехали. Что упало, то пропало — позади уже ничего нет».

Дорога мало-помалу уводила путников направо и через некоторое время стала заметно подниматься и опускаться по холмам. Почва становилась тощей, появились скальные обнажения; лес сперва поредел, превращаясь в отдельные поросли чахлого дуба и тиса, после чего отступил на восток.

Ветер крепчал — по небу неслись облака, и пятеро всадников то выезжали на солнце, то погружались в тень.

Закат застал их посреди бесплодного плоскогорья, усеянного большими, а иногда и громадными гранитными валунами, пористыми от ветра и дождя. Гарстанг и Каргус называли эти беспорядочно разбросанные глыбы «бараньими лбами».