Мино Милани - Пульсирующий камень

— Мартин, дело не в этом. Я не думал упрекать тебя. Я не хотел сказать, что ты бездельник. Ничего подобного. Суть в том, что ты… должен бросить это дело. В Пентагоне сказали, что нет смысла ворошить могилы. Пропавшие без вести самолеты, пропавшие без вести пилоты… это не работа для журналистов. И я, — добавил он, помолчав немного, — согласен. Ты, я думаю, это понимаешь.

Наступила тишина. Он задумчиво смотрел на меня.

— Я мог бы и бросить это дело, полковник, — заметил я.

— Ты серьезно?

— Да. Я уже знаю все, что хотел узнать.

— Ну и что же это? — В глазах его сверкнуло недоверие.

Из другой папки, которую тоже принес с собой, я достал два листа бумаги и протянул ему. Это были авиакарты района острова Акава.

— Посмотрите, полковник… Посмотрите на этот остров, — я указал на первый лист. — Видите, он не очень большой, но все же чуть побольше простого утеса, не так ли?

— Гм… Согласен, — подтвердил он. — Ну и что из этого следует?

Я указал на второй лист.

— А теперь посмотрите сюда. Первая карта сделана в сорок втором году, а эта в шестьдесят втором. Посмотрите на этот утес, вы видите эту крохотную точку в Тихом океане? — Видите?

— Конечно, вижу. Я не слепой.

— Хорошо. Так вот речь идет об одном и том же острове. Об острове Акава до и после войны. До и после, — спокойно проговорил я, — взрыва атомной бомбы.

— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросил полковник.

— Что бомба, сброшенная на Хиросиму, была не первой.

— Конечно, не первой. Были испытательные взрывы, разумеется. В пустыне Невада, если говорить точно.

— Нет, я не это имею в виду.

— Что ты еще придумал, Мартин?

— Я хочу сказать, что еще до Хиросимы взорвалась другая атомная бомба. Взорвалась случайно. По ошибке.

Он опустил голову и долго молчал. Потом взглянул на меня и проговорил сквозь зубы:

— Надеюсь, ты понимаешь, что ты говоришь, не так ли? Ну, конечно же понимаешь, Мартин? Так?

— Так.

— Но ты ведь можешь и ошибаться, верно?

— Верно. Могу и ошибаться.

— Так вот, давай на минуту допустим, что на этом островке… Акава — так он называется? — допустим, что там взорвалась по ошибке атомная бомба… Ну и что? Прекрасная статья, а потом опровержения, суд, расследование и все прочее в том же духе… Смотри, это ведь уже все старье. Атомная бомба, взорвавшаяся в сорок пятом году… черт возьми! Сейчас, — продолжал он все более энергично, — существуют такие бомбы, что ту, сброшенную на Хиросиму, можно считать розовым бутончиком!

— Сто тысяч человек погибло, полковник. За несколько секунд. Розовый бутончик…

— Да, согласен. Но я хочу сказать, что сегодня есть бомбы, которые за те же несколько секунд могут уничтожить десятки миллионов людей! Ну, допустим, ты угадал. Взорвалась по ошибке атомная бомба. Может, и на самом деле так было, и люди из Пентагона имеют все основания желать, чтобы все это не выплыло на поверхность. Хорошо. Допустим, ты прав. Но почему это так волнует тебя?

Я покачал головой:

— Вот это самое главное, — сказал я. — Меня волнует не то, что 15 июля сорок пятого года на Акава по ошибке взорвалась атомная бомба. Меня потрясает, полковник, тот факт, что один из пилотов Б-29, который доставлял бомбу… умер у меня на руках возле автострады в Колорадо двадцать дней тому назад. Вот что меня поражает… — тихо заключил я.

Наступила тишина. Спленнервиль поднялся, медленно прошел к бару, где держал виски, открыл его, взял бутылку… Постоял молча, опустив голову. Потом медленно повернулся ко мне с бутылкой в руке, нахмурив лоб, покачал головой и произнес:

— Не надо.

— Что не надо?

Полковник вздохнул, поставил бутылку на место и закрыл бар.

— Пить не надо. Всякий раз, когда ты приходишь ко мне с таким лидом, вынуждаешь меня опрокинуть рюмку-другую, а мне можно выпивать только после захода солнца, так посоветовал врач… — Он вернулся за письменный стол, сплел пальцы, оперся на них подбородком и надолго задумался.

— Как ты думаешь, что происходит, — спросил он спустя некоторое время, — когда взрывается атомная бомба?

— Ну…

— Хорошего мало, не так ли? — продолжал он. — Если кто-нибудь оказывается в эпицентре взрыва… или даже недалеко, то погибает, превращается в пыль. Разве не так? Не отвечай, Мартин. — И он жестом как бы прикрыл мне рот. — Тебе нечего возразить, и ты прекрасно знаешь это. А теперь допустим все же, что самолет «Грей-12» был уничтожен атомной бомбой, находившейся у него на борту… Пентагон не хочет обнародовать катастрофу, и у него есть на то свои причины, но допустим, знаем об этом только мы с тобой. В таком случае ответь мне на другой вопрос: разве мог спастись кто-нибудь из экипажа?

Как можно уцелеть, если атомная бомба взрывается в двух метрах от тебя?

Я ответил:

— Насколько мне известно, никак.

Полковник нахмурился:

— Ну и что же?

— А то, что существует нечто такое, что нам еще просто неведомо. Я так смотрю на вещи. Город Хиросима был разрушен почти полностью, то же самое произошло с Нагасаки, но некоторые дома поблизости от эпицентра все же остались целы. Кто-то из людей выжил. Почему?

— Но это еще ничего не значит, и ты это прекрасно понимаешь.

— Согласен. Но дело в другом. По правде говоря, я почти не сомневался, что ошибаюсь, когда шел сюда. Теперь же, полковник, я уверен в обратном.

— Как же тебя понимать? Поясни, Мартин.

— Если бы не было никакой связи между Прискоттом, «Грей-12» и атомной бомбой, люди из Пентагона не забеспокоились бы так. Будь все просто и ясно, что бы им скрывать, спрашивается? Так или иначе, — заключил я, вставая, — все это только слова. Дело закончено.

— Закончено? — с недоверием переспросил он.

— Ну да. Я полагаю, Пентагон уже уничтожил тело Прискотта. И мы теперь ничего не сможем доказать.

Мгновение, и напряженное лицо полковника просветлело. Он хлопнул по столу:

— Ну, вот это уже совсем иной разговор, дорогой мой! Это называется здравой логикой. Мы больше ничего не сможем доказать, верно, и потому поставим на этом деле крест. Хочешь отдохнуть немного, Мартин? — спросил он, вставая из-за стола и облегченно вздыхая. — Я могу отпустить тебя на пару недель.

— Мы ничего больше не сможем доказать… Похоже… — вновь начал я. Улыбка замерла на губах Спленнервиля.

— Похоже? — встревожился он.

— Когда Прискотт находился в агонии. Я был рядом, когда он, бедняга, лежал на земле. Умирая, он произнес несколько слов. О, я помню их очень хорошо. Он сказал: «Только мы с Де Вито…» — Я посмотрел прямо в глаза Спленнервилю и повторил: — «Только мы с Де Вито…», понимаете?

— Понимаю? Что я должен понимать? Этот человек умирал, ты говоришь… Наверное, бредил… И что это может означать — «Только мы с Де Вито…»?