Роджер Зилазни - Остров мертвых

Мой надзиратель этих мест Рамзес Смит встретил нас в гостинице. Он был крупный, на его золотистого цвета лицо была надета крепкая сеть морщин; у него были типично печальные глаза, но его постоянные смешки компенсировали это впечатление.

В ожидании Джорджа мы сидели в главном зале гостиницы, потягивая пиво. Чтобы заменить его, была послана охрана из местных.

— Работа идет все лучше, — сказал мне Рамзес.

— Отлично, — сказал я. Никто меня не спросил, что это за «работа» такая, в связи с чем я испытывал положительные чувства. Я хотел, чтобы для них это был сюрприз.

— Как твоя жена, дети?

— Отлично, — констатировал он.

— А новорожденный?

— Выжил, — сказал он гордо, — и безо всяких осложнений. Я послал жену на Корсику, там он и родился. Вот его фото.

Я притворился, что внимательно разглядываю, и выразил свое одобрение ожидаемыми от меня междометиями.

— Так вот, что касается съемки, — сказал я, — тебе не нужно дополнительное оборудование?

— Нет, мы хорошо обеспечены. Все идет хорошо. Когда вы хотите посмотреть работу?

— Сразу же, как только что-нибудь поедим.

— Вы мусульманин? — вмешался в разговор Миштиго.

— Я коптской веры, — ответил Рамзес, на сей раз не улыбнувшись.

— О, в самом деле? Вы еретики-монофизиты [44] сторонники разновидности христианского учения, сложившегося в VII в. в Византии. , не так ли?

— Мы не считаем себя еретиками, — сказал Рамзес.

Когда Миштиго ударился в перечень христианских ересей, для него забавных, да и только, я сел, размышляя, правильно ли сделали мы, греки, что пустили логику в этот разнесчастный мир. Еще раньше, в приступе злобы, оттого что должен возглавить поездку, я записал их все в журнале путешествия. Позднее Лоурел сказал мне, что это был отличный и хорошо оформленный документ. Что, кстати, показывает, как отвратительно я должен был себя чувствовать в тот момент. Я даже занес в журнал информацию о том, как в шестнадцатом веке по ошибке канонизировали Будду как Святого Иозафата. Под конец, поскольку Миштиго явно смеялся над нами, я понял, что мне остается или убить его, или сменить эту пластинку. Хотя сам я и не был христианином, его теологическая комедия ошибок не нанесла удар в солнечное сплетение моей религиозности. Однако я испытал досаду, что представитель другой расы не поленился предпринять такое трудоемкое исследование, что мы рядом с ним выглядим как идиоты.

Пересматривая данный вопрос в настоящем, я понимаю, что ошибался. Успех видеозаписи, которую я тогда делал (та самая «работа», что упоминал Рамзес), подтверждает более поздние мои гипотезы относительно веганцев: они столь смертельно наскучили себе, а мы были столь неизведаны, что они вцепились и в злободневные наши проблемы, и в те, что стали уже классическими, равно как и в ту, что для нас всегда остается животрепещущей. Они принялись ломать себе голову над тем, кто в действительности написал пьесы Шекспира, на самом ли деле Наполеон умер на острове Святой Елены, кто были первые европейцы, ступившие на земли Северной Америки, и указывают ли книги Чарльза Форта, что Землю посещала неизвестная веганцам разумная раса — и так далее. Высшая же каста веганского общества интересуется даже теологическими дискуссиями нашего средневековья. Смешно.

— Так вот, относительно вашей будущей книги, Шрин Штиго… — прервал я его.

То, что я использовал почтительное обращение, остановило его на полуслове.

— Да? — отозвался он.

— У меня такое впечатление, — сказал я, — что у вас нет ни малейшего желания говорить на эту тему ни теперь, ни впредь. Я, конечно, полон уважения к подобному чувству, но, как руководителя поездки, оно ставит меня в довольно затруднительное положение.

Оба мы понимали, что мне следовало бы затронуть этот вопрос в личной беседе, особенно после его реплики, адресованной Филу в гостиной, но я был настроен сварливо и хотел, чтобы он знал об этом и чтобы разговор перешел в другое русло. Поэтому я сказал:

— Будет ли это в основном географический отчет о местах, которые мы посетим, или вам предпочтительно, чтобы мы обратили ваше внимание на местную специфику — будь то, так сказать, вопросы политики или насущные вопросы культуры.

— Главный мой интерес — это написать занимательную книгу о путешествии, — сказал он, — но для меня представит интерес любая информация о нашем пути. Во всяком случае, я считал, что это — ваша работа. Что же касается земных традиций и здешних текущих проблем, то общее представление о них я имею, и они не очень меня занимают.

Дос Сантос, который ходил и курил в ожидании, пока сготовят еду, остановился в полушаге от нас и сказал:

— Шрин Штиго, что вы думаете по поводу Движения Возвращенцев? Вы сочувствуете нашим целям? Или считаете затею эту мертворожденной?

— Да, — сказал он, — последнее. Я убежден, что если кто-то мертв, то единственная его обязанность — это удовлетворить потребителя. Я уважаю ваши цели, но я даже не вижу, как вы можете надеяться на их реализацию. Почему люди должны отказываться от гарантий своей безопасности ради возвращения сюда? Большинство представителей нынешнего поколения никогда даже не видели Землю, кроме как на пленках, — а вы должны признать, что это весьма маловдохновляющие документы.

— Я с вами не согласен, — сказал Дос Сантос, — и я считаю ваш подход ужасно патрицианским.

— Именно таким он и должен быть, — ответил Миштиго.

Джордж и еда появились почти одновременно. Два официанта стали накрывать на стол.

— Я бы предпочел есть один за маленьким столом, — объяснил Дос Сантос официанту.

— Вы здесь, потому что вы просили быть здесь, — напомнил я.

Дос Сантос взял себя в руки и глянул тайком на Красный Парик, которая по воле случая сидела справа от меня. Мне показалось, что я засек едва уловимое движение ее головы, сначала налево, затем направо.

Дос Сантос собрал все черты своего лица вокруг маленькой улыбки и слегка кивнул.

— Простите мне мой латинский темперамент, — заметил он. — Мне вряд ли удастся обратить кого-либо в веру Возвращенцев за пять минут, и каждый раз мне трудно скрыть свои чувства.

— Это уж точно, — сказал я и добавил: — Я голоден.

Он сел напротив нас, рядом с Джорджем.

— Узрите Сфинкса, — сказала Красный Парик, указывая на гравюру на дальней стене, — чья речь — то долгое молчание, то вдруг загадка. Он стар как само время. В высшей степени уважаем. Дряхл вне всякого сомнения. Рот он не открывает и ждет. Чего? Кто знает… Вы испытываете тягу к монолитному в искусстве, Шрин Штиго?

— Иногда, — заметил он, сидя слева от меня.

Дос Сантос быстро глянул через плечо и снова посмотрел на Диану. Он ничего не сказал.