Она задумалась над его словами. ~Вот это тело нуждается в отдыхе~. Что за странная манера говорить. - Последний раз я был в этих местах почти триста лет назад, - сказал он. - Я искал часть своих людей, которые оставались здесь, но они были убиты раньше, чем мне удалось отыскать их. Твоих людей еще не было здесь в то время, и ты не родилась на свет. Я знаю это потому, что тогда твоя необычность никак не привлекла моего внимания. Хотя я и допускаю, что ты произошла от моих людей, которые смешались с твоими. - Ты хочешь сказать, что твои люди могут быть моими родственниками? - Да. Он очень внимательно изучал ее лицо, возможно отыскивая некоторое сходство. Но так ничего и не нашел. Лицо, которое было сейчас перед ним не было ее настоящим лицом. - Твои люди пересекли Нигер, - сказал он, чуть заколебавшись в нерешительности, нахмурился, а затем назвал реку ее прежним именем, - Орамили. Когда я видел их последний раз, они жили на другой стороне, в Бенине. - Мы перебрались через реку очень давно, - сказала она. - Дети, которые родились в то время уже успели состариться и умереть. До перехода мы были народом Эду и Айду, подданными Бенина. Затем мы воевали с Бенином и, перейдя реку, ушли в Онитшу, где стали свободными людьми, хозяевами сами себе. - А что сталось с людьми Оз, которые жили здесь до тебя? - Часть из них сбежала, другие стали нашими рабами. - Итак, сначала ты сбежала из Бенина, затем ты выгнала живших здесь или сделала их рабами. Энинву оглянулась и в ее голосе послышалась отрешенность. - Гораздо лучше быть хозяином, чем рабом. Так в период переселения частенько говорил ее муж. Он всегда стремился стать сильным и богатым человеком: иметь большой дом, множество жен, детей и рабов. С другой стороны, Энинву дважды в своей жизни попадала в рабство, и ей удавалось избежать этого не иначе, как полностью изменив свою внешность и выйдя замуж в другом городе. Она знала, что одни люди были хозяевами, а другие были рабами. Так было всегда. Но собственный опыт научил ее ненавидеть рабство. И даже в последние годы ей было трудно быть хорошей женой именно потому, что женщина должна была держать свою голову склоненной вниз и быть, фактически, собственностью своего мужа. Гораздо лучше было быть тем, кем она была теперь: священнослужительницей, устами которой говорил сам бог, и которую боялись и которой повиновались. Но что же это дало ей в итоге? Она стала хозяйкой своей собственной судьбы. - Иногда, нужно стать хозяином, чтобы не оказаться рабом, - заметила она очень тихо. - Да, - согласился ее собеседник. А она обратила свое внимание на те, новые для нее вещи, о которых говорил незнакомец и которые заставили ее задуматься. Например, ее возраст. Он был прав. Ей и на самом деле было около трехсот лет, чему не поверил бы ни один человек из ее племени. И этот незнакомец сказал что-то еще, что-то такое, что всколыхнуло самые глубокие пласты ее памяти. Когда она была еще ребенком, то часто слышала, как окружающие шептались о том, что ее отец не мог иметь детей, и что она была дочерью не просто другого человека, а дочерью проезжего чужеземца. Она даже спрашивала об этом свою мать, но та лишь поколотила ее, первый и единственный раз в жизни. С тех пор она принимала эти разговоры, как настоящую правду. Но узнать что-нибудь об этом чужеземце ей так и не удалось. Правда, она и не печалилась об этом: муж ее матери считал ее своей дочерью, и при этом он был очень хорошим человеком. Однако у нее остался непроходящий интерес к тому, велика ли была разница между ней и чужеземцами. - И они все умерли? - спросила она у Доро. - Те ...мои родственники? - Да. - Выходит, они не походили на меня. - Они могли бы стать такими через несколько поколений. Ведь ты произошла не только от них. Твои родственники из народа Онитша должны были иметь свои необычные качества. Энинву медленно кивнула. Она могла бы вспомнить о некоторых странностях в поведении собственной матери. Эта женщина имела определенное влияние на окружающих, не смотря на ходившие вокруг нее сплетни. Ее муж относился к весьма уважаемому роду, хорошо известному благодаря склонности к магии и волшебству, но в их доме этим занималась именно мать Энинву. Она очень хорошо предсказывала сны. Она делала лекарства, чтобы лечить болезни и защищать людей от дьявола. На базаре вряд ли можно было найти лучшей чем она торговки. Казалось, что она в каждую минуту знала как именно следует повести торг, будто читала мысли других женщин. Со временем она стала очень богатой. Были разговоры и о том, что некоторые люди из рода мужа ее матери, к которому относилась и сама Энинву, могли изменять свой облик и по собственному желанию принимать вид различных животных, но Энинву никогда не замечала в них подобной странности. Зато в своей матери она находила и странность и близость и взаимное чувственное проникновение, которое заходило гораздо дальше, чем свойственно обычным отношениям между матерями и дочерьми. Энинву и ее мать объединяло единство духа, что подразумевало определенный обмен мыслями и чувствами, хотя они и делали это достаточно осторожно, чтобы не выставлять напоказ свои отношения. Если Энинву ощущала боль, то ее мать, занятая в этот момент торговлей на одном из дальних рынков, узнавала об этом и возвращалась домой. Энинву имела не больше чем призрачные намеки на подобные вещи в общении со своими детьми и тремя мужьями. Но она многие годы продолжала искать среди своего рода, а вернее среди рода ее матери, хотя бы малейшие признаки собственной исключительности, отличающей ее от остальных людей, и связанной с изменением облика. Она выслушала бесчисленное множество самых страшных рассказов, но так ни разу и не встретила никого другого, кто подобно ей мог демонстрировать такую способность. Возможно, что только до сегодняшнего дня. Она еще раз взглянула на Доро. Чем были наполнены ее ощущения о нем? Что необычного было в нем? Она не могла прочитать его мысли, но что-то в нем напомнило ей о собственной матери. Появился еще один призрак. - Так значит ты мой родственник? - спросила она. - Нет, - сказал он. - Но твои родственники очень преданы мне, а это уже кое-что да значит. - Так ты пришел сюда...именно поэтому, когда моя необычность привлекла тебя? Он только покачал головой. - Я пришел убедиться, что ты была здесь. Она нахмурилась и неожиданно насторожилась. - Так вот я перед тобой, такая как есть, разве ты не видишь. - Точно так же и ты можешь рассмотреть меня. Но неужели ты воображаешь, что то, что ты видишь, это все? Она промолчала. - Ложь всегда обижала меня, Энинву, а то, что я вижу сейчас перед собой есть самая настоящая ложь. Покажись мне такой, какова ты на самом деле. - Ты видишь то, что ты должен видеть! - Разве ты боишься показать это мне? -....Нет. Это и на самом деле был не страх. Но что же тогда это было? Всю свою жизнь она скрывала от окружающих свои способности, утаивая все возможности собственной внутренней силы, и только благодаря этому смогла выжить. Так должна ли она сейчас нарушать это правило, и лишь только потому, что какой-то чужеземец попросил ее об этом? Он очень много наговорил здесь, но что на самом деле он рассказал ей о себе? Ничего. - Почему, спрашивается, моя маскировка считается ложью, а твоя нет? - спросила она. - И моя тоже, - согласился он. - Тогда покажи мне, каков ты есть на самом деле. Окажи мне такое же доверие, о котором ты просишь меня. - Ты получишь мое доверие, Энинву, но если ты узнаешь всю правду, ты будешь до смерти напугана. - Разве я ребенок? - спросила она с раздражением. - Или ты моя мать, которой хотелось бы уберечь меня от той правды, которая известна взрослым? Он не показал и вида, что оскорблен ее словами. - Большинство моих людей благодарны мне за то, что я оберегаю их от этой, касающейся меня, правды, - сказал он. - Это только слова, но за ними я ничего не вижу. Он встал, а она повернулась к нему лицом, так что его тень полностью закрывала ее маленькое ссохшееся тело. Она была чуть ли не вдвое ниже его, но для нее не было в новинку стоять лицом к лицу с более крупными чем она людьми и подчинять их своим желаниям либо силой слова, либо силой рук. Действительно, она могла сделаться столь большой и сильной, как любой мужчина, но она предпочитала сохранять свои размеры, чтобы продолжать обманывать людей. Чаще всего ее кажущаяся беззащитность успокаивала чужеземцев, а кроме того, заставляла каждого возможного нападающего недооценивать ее. Доро продолжал пристально смотреть на нее с высоты собственного роста. - Временами только ожог может заставить ребенка уважать огонь, - сказал он. - Идем со мной в одну из твоих деревень, Энинву. Там я покажу тебе то, что, как тебе кажеьтся, ты и хочешь увидеть. - И что же ты сделаешь? - осторожно спросила она. - Я позволю тебе выбрать там кого-нибудь, врага или какого-то просто бесполезного человека, без которого твои люди могут вполне обойтись. И затем я убью его. - Убьешь! - Я убиваю, Энинву. Вот так я сохраняю свою молодость и свою силу. Я могу сделать только одно, чтобы показать тебе, что я являю собой, и это заключается в том, чтобы убить человека и влезть в его тело как в одежду. Он глубоко вздохнул. - То, что перед тобой, это не то тело в котором я родился. И оно не десятое, которое я износил. Не сотое и не тысячное. Твой дар кажется добрым и благородным, мой же - нет. - Ты дух, - в испуге выкрикнула она. - Я уже сказал тебе, что ты была ребенком, - продолжил он. - Теперь ты видишь, как напугала сама себя? Он был похож на огбанджи, дух ребенка-дьявола, которого многократно рождает одна и та же женщина, и который тут же умирает, причиняя матери одну лишь боль. Женщина, в которую вселился огбанджи может рожать множество раз, но всякий раз у нее будет появляться мертвый ребенок. Но Доро был взрослым. Он не входил и не выходил в чрево собственной матери, и ему не нужны были детские тела. Он предпочитал воровать тела мужчин. - Ты дух! - продолжала упорствовать она, и ее голос охрип от страха. Тем временем часть ее разума не переставала удивляться, как она смогла так легко поверить ему. Она и сама знала множество уловок и множество способов устрашающей лжи. Почему же теперь она сама вела себя так, как самый невежественный чужеземец, который наперед верил в то, что ее устами говорит сам бог? Тем не менее, она верила и боялась. Этот человек был еще более необычным, чем она сама. Этот человек был и не человек вовсе. Когда же он неожиданно чуть коснулся ее руки, она вскрикнула. Незнакомец выразил явное неудовольствие. - Послушай, женщина, если ты привлечешь сюда своим криком людей, то я без разбора убью любого из них. Она стояла не произнося ни звука, поверив ему и на этот раз. - Ты уже убил кого-нибудь по дороге сюда? - едва слышно проговорила она. - Нет. Я старался не убивать никого, опасаясь за тебя. Я подумал, что здесь у тебя могут быть родственники. - Целые поколения родственников. Сыновья, сыновья сыновей и даже их сыновья. - Мне не хотелось бы убивать одного из твоих сыновей. - Почему? Она успокоилась, и ее не оставляло любопытство. - Что они могут значить для тебя? - Как бы ты воспринимала меня, если бы я пришел к тебе в облике одного из сыновей? Она даже отшатнулась назад, не в состоянии вообразить нечто подобное. - Вот видишь? Нельзя просто так разбрасываться своими детьми. Они могут быть очень полезными.... Он добавил слово на чужом языке. Она отчетливо слышала его, но оно было для нее всего лишь пустым звуком. Слово означало ~семя~. - Что означает это слово? - спросила она. - Люди представляют слишком большую ценность, чтобы их убивать просто так, - сказал он. - Ты должна показать мне, какова ты есть, - добавил он заметно смягчившись. - Каким образом мои дети могут представлять какую-то ценность для тебя? Он окинул ее долгим молчаливым взглядом, а затем заговорил, все с той же мягкостью в голосе. - Ведь я мог отправиться прямо к ним, Энинву. Они могли оказаться более сговорчивыми, чем их мать. Она не смогла отказаться, столкнувшись с угрозой, высказанной в столь мягкой форме, или, наоборот, в достаточно эффективной. Ее сыновья... - Идем, - едва слышно прошептала она. - Здесь слишком открытое место, чтобы я могла показаться тебе.
Читать дальше
